"Жюль Верн. Тайна Вильгельма Шторица" - читать интересную книгу автора

хотелось высказаться! Если бы у меня не оказалось благоразумия на двоих, наш
разговор не кончился бы до следующего дня. Мы пошли обратно в гостиницу.
Подходя к ней, я опять осмотрел набережную. Там не было никого. Тот, кто за
нами следил, исчез, если только это был кто-нибудь, а не мое воображение.
В половине одиннадцатого мы с Марком разошлись по своим комнатам. Я лег
и сейчас же начал засыпать.
Вдруг я вскочил. Что это? Сон? Кошмар? Наваждение? Слова, которые я
услышал на "Доротее", снова раздались у меня в ушах среди моей полудремоты.
Слова с угрозой Марку и Мире.


^TГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ^U

На следующий день я нанес официальный визит Родерихам.
Дом доктора находился на углу набережной Батьяни и бульвара Текели,
который идет через весь город кольцом под разными названиями. Дом был
современной архитектуры, богато, но в строгом стиле отделан внутри и
меблирован с большим вкусом.
Ворота с небольшой калиткой вели на внутренний мощеный двор,
оканчивавшийся садом из каштанов, вязов, буков и акаций. Против ворот, по
стенам которых вился дикий виноград и другие ползучие растения, находились
клумбы. С главным жилым домом службы соединялись стеклянным коридором,
примыкавшим к круглой башне в шестьдесят футов высотой. В башне находился
холл с лестницей, а наверху бельведер. Стекла в коридоре были разноцветные.
Переднюю часть дома занимал большой стеклянный зал-галерея, в которую
выходили многочисленные двери, задрапированные портьерами в старинном стиле.
Эти двери вели в кабинет доктора Родериха, в гостиные и в столовую; комнаты
выходили окнами на набережную Батьяни и бульвар Текели.
Расположение комнат первого и второго этажа было совершенно одинаковое.
Над большой гостиной в столовой находились спальни супругов Родерих; над
второй гостиной - комната капитана Гаралана; над кабинетом доктора - спальня
Миры. Я по рассказам Марка уже был знаком с этим расположением комнат, до
такой степени подробно описал он мне вчера вечером дом родителей своей
невесты. Я знал, на каком месте любит сидеть Мира в столовой и в гостиной,
знал ее любимую скамеечку в саду, под большим каштаном. Имел понятие о
бельведере над холлом, откуда можно было любоваться видом на город и Дунай.
Мы явились к Родерихам на исходе первого часа и были встречены в
зале-галерее. Посреди галереи находилась огромная жардиньерка резной меди,
наполненная весенними цветами. В углах стояли тропические растения: пальмы,
араукарии, драцены. По стенам галереи были развешаны картины венгерской и
голландской школы.
На мольберте я увидел портрет мадемуазель Миры и пришел от него в
восторг. Он был вполне достоин того имени, которое было под ним подписано.
Доктору Родериху было уже около пятидесяти лет, но он казался гораздо
моложе. Он был высок ростом, держался прямо; в густых волосах слегка
пробивалась седина; цвет лица его был свежий, здоровый: доктор Родерих
никогда ничем не хворал. По манерам, по наружности, по всему внутреннему
складу это был заядлый мадьяр - гордый, но добрый, вспыльчивый, но
сердечный. Уже в том, как он мне пожал руку, я почувствовал хорошего
человека.