"Лев Вершинин. Лихолетье Ойкумены ("Приговоренные к власти" #1)" - читать интересную книгу автора

было нужды: божество услышит и так, а стражникам, усиленные посты которых
вот уже третий день сомкнуты вокруг шатра, вовсе ни к чему слышать нечто, не
предназначенное для их ушей.
Конечно, все они абсолютно надежны; верзила Селевк, начальник охраны
верховного правителя, лично отобрал лучших из лучших, а Селевку, одному из
немногих, можно доверять. Он не блещет умом, но не честолюбив, предан и не
способен на предательство.
Все так! Но ни к чему воинам даже догадываться, что на сердце у
Пердикки нелегко.
- Царь Царей и Бог мой, Александр! Тебе, пребывающему на высотах
Олимпа, по правую руку великого Диоса-Зевса, родителя твоего, ведомо все
сущее в мире смертных! Не укрыто от тебя и совершенное мною во славу твою...
Почудилось? Нет! Улыбка на мраморных устах сделалась шире, ласковее.
Бог слышал и одобрял!
А почему бы и нет?
Разве не совершил он, Пердикка, почти невозможное, усмирив беспорядки в
полыхнувшем после ухода Царя Царей Вавилоне? Разве не сохранил для отпрыска
божества, рожденного спустя полгода после смерти отца, великую державу,
созданную Божественным?
И разве это было легко?!
Нелегко, да и не хочется вспоминать те окаянные дни.
Все висело на волоске, все рушилось и трепетало, словно крылья
мотылька, летящего на пламя, и многим казалось, что разгневанное небо встало
на дыбы, готовое расколоться пополам и погрести под собою сошедшую с ума
землю.
Пьяная солдатня, без разрешения вышедшая за ворота полисадиев, толпами
слонялась по вавилонским улицам, буйствовала в харчевнях, разбивала винные
погреба, гудела и гомонила на площадях, подчеркнуто не замечая собственных
таксиархов* и глумливо освистывая проезжающих гетайров*, а если кто-то из
командиров, возмущенный невиданным своеволием, требовал вернуться в палатки,
угрожая военным судом и взывая к воинской чести, его тут же, на месте, не
тратя времени на перебранку, забивали ногами до смерти, сбрасывая
обезображенное тело в вонючие арыки. Обезумевшая пехота собиралась под
стенами дворца Навуходоносора, свистела и улюлюкала, требуя членов Военного
Совета осиротевшей державы, а когда те выходили, в них - стратегов
Божественного! - летели арбузные корки, дохлые крысы и вонючие протухшие
яйца.
Обезумевшая чернь не способна была даже связно сказать, чего,
собственно, ей нужно.
Толпа требовала покарать погубителей Царя Царей, и требование ее было
удовлетворено Военным Советом; головы врачей-убийц, воткнутые на копья,
вознеслись над дворцовой стеной, но ликование вооруженного сброда оказалось
недолгим; напротив, там и тут раздавались крики, что стратеги убили
невинных, свалив на них собственное преступление...
Толпа возжелала денежных раздач, и половина необъятной казны,
накопленной Божественным, ушла в бездонные мешки озверевших, едва ли не на
ножах схватывающихся друг с дружкой за место в очереди, скотов. За один день
каждый из них обогатился, получив годовое жалованье, но даже после всего,
когда полученное было уже распихано по кошелям, чернь и не подумала
униматься, вопя на всех перекрестках, что стратеги утаили сокровища,