"Артем Веселый. Седая песня" - читать интересную книгу автора

- Зась... горлан, - грохнул Максим. - Работника наймайте.
И среди тяжелой тишины вышел из-за стола.
С того дня он дома бывал реже, чем ненастье среди летней поры. Либо он
сидел в станичном кабаке, который держал грузный казак Свирякин, либо
мотался по ярмаркам, покупая и выменивая лошадей. Лошадником Максим был
страстным. Все маклеры, конокрады, цыгане области знали его и в глаза и за
глаза. Погулять Максим всегда был не прочь. Часто, прокутив все, что бывало
у него на руках, он лимонил ключи у задремавшей супружницы и тихонько
пробирался в амбар. Пять-шесть приятельских тачанок воровски подкатывали ко
двору, мигом нагружались тяжелой пшеницей. А потом Максим снова гулял
несколько дней. Когда же Пелагея бодрствовала, а Максиму лень было воровать
у калмыков коней на пропой своей души, он промышлял по мелочи.
- Бабка, колесо-то у тачанки совсем покорежилось, - говорил он
деловитым тоном. - В кузню надо бы.
- И то верно, - соглашалась Пелагея. - Вот ужо Гришку пошлю.
- Дождешься твоего Гришку. Лодырь губастый. Отец не сделает, так никто
не подумает. - И Максим, продолжая ворчать, снимал с тачанки колесо и катил
его по улице перед собой.
У церкви Максим останавливался, набожно крестился и, оглядываясь по
сторонам, сворачивал в переулок, где ульем гудело свирякинское заведение.
Колесо обыкновенно домой не возвращалось.
- Починяет кузнец, - отмахивался Максим на все вопросы домочадцев.
Хан привязал Максима ко двору. Незаметно прошло три года. Из
нескладного жеребенка вырос точеный красавец скакун. Легко, по-оленьи, носил
он свое тело на тонких ногах и мог долго скакать, не уставая. В его
экстерьере не было ни одной задоринки. Знатоки ахали и часами любовались
могучим длинно-скошенным плечом, высокой холкой и глубокой грудью. Каждый из
них считал долгом, прощупав пах и крестец Хана, многозначительно крякнуть.
Передние ноги скакуна были поставлены узко, а задние широко и прямо,
так, что от маклака и до подошвы копыта с внешней стороны можно было
провести совершенно отвесную линию. Такая постановка ног у скаковых
лошадей - многообещающий задаток. Масть Хана была удивительно красивой: не
гнедая, не рыжая, а светло-золотистая с переливами.
От матери ему досталась рыбья гибкость и волнистая грива, а от
грудастого отца - напористость в беге, белые чулки на все ноги и в лоб
маленькая звездочка с проточиной до самого храпа.
Даже и тогда, когда Хан стоял, в нем чувствовалась напряженная
готовность сорваться подобно тетиве. А когда скакал, то конечностей ног не
было видно, и казалось, что летит он, не касаясь земли. Всадник же видел
отшлифованную струю чугуна, бешено бьющую навстречу.
Зависть и удивление, половодьем разливающиеся вокруг Максима, еще
больше возбуждали его гордость и делали его недосягаемо счастливым. О
продаже Хана он и думать не хотел.
- Голову клади - не отдам, - говорил покупателям.
Сотник Сафронов прилип к Максиму, как цимлянский репей к собачьему
хвосту. Продай да продай. Они стояли посреди двора и вели горячий разговор.
Сотник давал уже за Хана тысячу рублей, но Максим упрямо крутил головой.
Тогда молодой офицер выхватил из кармана щегольского кителя пачку кредиток и
сунул ее Максиму.
- На, бери, тут три тысячи... больше не имею... на, давай коня.