"Феликс Ветров. Старая проза (1969-1991 гг.) " - читать интересную книгу автора

проглядывали дощечки паркета, угадывалось место, где лежал Марков.
Митрофанов смотрел на это пальто и кепку, чувствуя, как в нем самом
что-то тяжело заворочалось. В забытой, оставшейся без хозяина одежде
незнакомого Маркова увидел он вдруг лица тех людей, что тянули к нему руки,
когда он пробивался к ним через серую дымную муть. Марков, конечно же, был
одним из них.
Николай Андреевич качнул головой в угрюмой усмешке. "Ну, и дошел я с
этой канительной жизнью! Раньше головой мог рисковать, обгорал, ходил с
волдырями - и ничего. Все было как надо. А теперь - гляди-ка: за чин свой
испугался!"
Ему тошно сделалось оттого, что каких-то десять минут назад он чернил и
клял Маркова. И хоть по-прежнему тупо гнул к земле страх за себя, за то, что
будет вечером на оперативке, все же не таким уж страшным казалось это
Митрофанову. Так ли, сяк - все едино. Отыграются на нем. За то и деньги
получает, чтоб отдуваться за всякое шибко ученое дурачье,
- Молодой парень-то? - спросил, глядя в пол.
- Двадцать восемь лет. Да вы его должны знать, Николай Андреич... -
засуетился зам Чижова, - может, обращали внимание, здоровенный такой парень,
под потолок, круглолицый?
Митрофанов угрюмо кивнул и пошел встречать директора.
Он сразу понял, кто этот Марков. Как же, конечно, обращал внимание. Не
обрати, попробуй - махина этакая. Ему нравился этот серьезный, всегда чем-то
озабоченный парень с обручальным колечком на толстом пальце. Встречая его
иногда в институте, Митрофанов думал: "Вот ведь человек как человек. Не
строит из себя ничего, видно, правда, работает". Ему нравилось, что был тот
всегда просто и скромно одет, не щеголял, как некоторые, в заморских штанах,
ходил, сутулясь, со стареньким, небось, со студенческих лет, портфелем. Надо
же было, чтоб у него-то и взорвалось!
Пришел директор, молча кивнул всем. Посмотрел на разрушенную
лабораторию. Глазами, сверкнувшими из-под черного велюра, приказал следовать
за ним неизвестно откуда взявшемуся Чижову, старому зубру-кадровику Зотову и
Митрофанову. Уходя, Митрофанов снова взглянул на дешевенькое пальто Маркова,
на кепчонку. В этой брошенной на полу одежде не было ничего, кроме
неожиданного, нелепо свалившегося горя.
И снова подумал Митрофанов, что зависит от Маркова его жизнь, но теперь
все изменилось, все было иным. Митрофанов надеялся теперь, что все кончится
в худшем случае строгачом без занесения. И единственным человеком, который
мог его спасти, был Марков. От того требовалось лишь выжить и остаться в
твердой памяти.


ГЛАВА ВТОРАЯ

Установка взорвалась в десять тридцать две. Но Марков узнал это много
позже. Теперь он лежал на койке в палате, лежал, боясь шевельнуться, а койку
несло на волнах, она то круто проваливалась, то начинала подпирать снизу, в
ушах стоял и не проходил мощный гулкий звон.
Над ним шептались врачи. Они знали то, чего еще не знал он сам, и уже
обновили чистенький титул истории болезни. "Проникающие ранения осколками и
ожоги обоих глаз", - было написано против графы "Диагноз при поступлении".