"Дэвид Вейс. Возвышенное и земное " - читать интересную книгу автора

- Вот этот совсем другой!
В действительности Леопольду Моцарту, рассматривавшему своего
новорожденного сына, хотелось сказать: "Этот будет другим", - но он
побоялся, что такую самонадеянность можно счесть за непокорство воле божьей.
И все же он повторил, обращаясь скорее к себе: "Этот совсем другой". Будто
убеждать надо было одного себя. Слова, повторенные дважды, ободрила ого на
какое-то время. Он примирился даже с убогой, тесной и низенькой спальней на
третьем этаже дома номер девять по Гетрейдегассе.
В момент появления на свет младенца Анна Мария Моцарт хотела знать
только одно: будет ли ребенок жить. Ведь столько детей умерло - пятеро из
шести, подумала она с ужасом, от которого ее не спасала даже вера в промысел
божий.
Повитуха, принявшая младенца минуту назад, в нерешительности держала
его в руках, словно не зная, что делать дальше. И все же она была лучшей
акушеркой в Зальцбурге, именно поэтому Леопольд и нанял ее. В этом городе
одни только повитухи и могут быть уверены в завтрашнем дне, невесело подумал
он; уж они-то зарабатывают больше музыкантов.
Младенец не шевелился, и Леопольду сделалось страшно. Разве бывает, что
новорожденный молчит? Все нормальные младенцы плачут. Сам Леопольд Моцарт
гордился своим крепким здоровьем. В тридцать шесть лет он, как и остальные
музыканты при дворе архиепископа зальцбургского Шраттенбаха, был занят выше
головы. В качестве помощника капельмейстера Леопольд давал уроки музыки,
обучал хор мальчиков, играл на скрипке в придворном оркестре и был
придворным композитором, ко с внезапным ужасом он подумал: если младенец
умрет, жизнь потеряет всякий смысл. Здоровье Анны Марии и так уж подорвано
частыми родами, еще об одних нечего и помышлять. Правда, Наннерль, которой
не было и пяти, уже училась играть на клавесине, но она ведь девочка...
Повитуха, спохватившись вдруг, что младенец все еще не дышит, дала ему
звонкий шлепок, и ребенок закричал.
Никогда еще Леопольд не слышал столь желанного звука. Для него крик был
слаще музыки, и он возблагодарил бога за этот признак жизни.
- Нет, вы только посмотрите, это же уродец какой-то, - сказала
повитуха, разглядывая мальчика при свете лампы.
Он и вправду весь сморщенный и красный, и кожа у него дряблая, подумал
Леопольд, но назвать его сына уродцем - нет, это уж слишком.
- И все же вам повезло. Никаких повреждений. Даже головка не помята.
- Дайте его мне, госпожа Альбрехт.
Дрожащими руками Леопольд взял сына и нежно прижал к себе. Младенец
перестал кричать, словно согретый отцовской лаской.
Анна Мария сказала:
- На вид он такой слабенький.
- Маленький, а не слабый. Этот будет жить.
- Да, - подтвердила повитуха. - Слава тебе господи, разродилась
наконец.
Со вздохом облегчения Анна Мария откинулась на подушки. В долгие часы
родовых мук ей не раз казалось, что она не вынесет страданий и умрет. Все ее
тело обливалось потом, хотя снег покрывал землю и на дворе стоял январь. Но
теперь кровать перестала быть ложем пытки. Волнение исчезло с лица
Леопольда, и Анна Мария тоже успокоилась. Она нащупала под подушкой ручное