"Павел Вежинов. Весы" - читать интересную книгу автора

- Господи, какие мы были молодые! И какие красивые!
Я хотел сказать "счастливые", но передумал. И он вышла из кабинета, ни
о чем не догадавшись. Я ста. перебирать документы, которые обнаружил в
маленьком железном сейфе. Диплом. Свидетельства о наг радах и премиях, все
по архитектуре, денежные квитанции, сберегательная книжка, гарантийные
квитанции Все эти бумажки - это был я и все-таки не я. На книжке оказалось
около двух тысяч - весьма скромны! семейный капитал. Но за последние пять -
шесть месяцев я не снимал никаких сумм.
Часам к семи я устал, пошел в холл и направился к окну. Горлица сидела
в гнезде, не сдвинувшись ни на сантиметр. Маленький черный глазок все так же
смотрел на меня. Кажется, она меня заметила, но не испугалась. Наверное, она
и не боялась нас, раз устроила гнездо так близко возле окна.
- А что, Пинки лаял на нее?
- На кого ему лаять?
- На голубку.
- Пинки не кошка, - отозвалась Лидия. - Пинки был настоящим
джентльменом и никогда не позволил бы себе лаять на даму.
- Он жив, - заметил я.
- Ты думаешь? - она глянула на меня быстро. И виновато.
- Не думаю, а знаю. Ты вообще искала его?
- Я сделала все, все, что могла. Искала его по всему кварталу, дала
объявление в газету. Пока безрезультатно.
"Пинки, Пинки, - с горечью думал я. - Только ты мог бы сказать, я ли
твой хозяин... Или вам подбросили кого-то другого вместо меня..."
Я простоял у окна с полчаса. Уже вечерело, небо, видневшееся между
ветвями, покрылось мелкими ржавыми облаками; они еще светились. Но скоро и
те потускнели, небо темнело, холодело, начали стихать и шумы, поднимавшиеся
с улицы. Я был спокоен и безрадостен. Какое-то уныние закрадывалось в душу,
наверное, оттого, что небо погасло...
Вскоре мы поужинали, на этот раз мы ели в кухне. Впервые я не испытывал
зверского голода, зато мне захотелось выпить вина. Наверное, только так я
мог заглушить уныние и чувство одиночества в своей душе, которое грозило
превратиться в пытку. Но Лидия не подала на стол вина, а я не стал просить.
Я смутно чувствовал, что, пожалуй, не надо подправлять жизнь, пусть душа
принимает ее такой, какова она в самом деле. Гораздо позже я понял, что, в
сущности, ничего в жизни нельзя подправить и ничего нельзя стереть; можно
только запрятать то, чего не хочется знать, в какой-нибудь тайный уголок
души, где оно станет превращаться в сгусток. А это очень страшно, люди еще
не знают, как это страшно. Мы вернулись в холл.
- Включить телевизор? - спросила Лидия.
- Нет-нет, ни в коем случае! - воскликнул я. Сейчас-то я понимаю, что
боялся неведомой жизни, неизвестных людей. Тайно, в душе. А ведь тогда я и
не подозревал, что ожидает меня в этом большом и страшном мире.
Я взглянул на свои часы - было девять. В это время в больнице я уже
гасил свой ночник и тут же засыпал. Я мог спать сколько угодно, и когда
угодно, - наверное, благодаря лекарствам, которыми доктор Топалов усмирял
мои нервы.
- Тогда пойдем спать, - сказала моя жена.
- Пойдем, - кивнул я.
И мы пошли в спальню. Я немного стеснялся, снимая с себя части одежды,