"Павел Вежинов. Весы" - читать интересную книгу авторастояла паралия. Ты помнишь, что такое паралия?
- Не помню, мама. - Круглый столик на трех ножках, вот такой низенький. И табуретки к нему очень низкие, как сядешь, коленки выше стола торчат. Удобства никакого, но так уж было заведено от дедов и прадедов. Твой отец долго не решался купить этот стол, все боялся, что это будет обида деду. Ты всегда завтракал один, никому не давал садиться вместе с тобой. Сидишь, в руке прут держишь и стегаешь по паралии, пока я молоко не принесу. Я тебе крошила хлеб с молоком в железной тарелке, эмалированной такой. Я ее нарочно купила, чтобы ты не разбил. Сидишь и ешь большой, мужской ложкой. А как наешься - тарелку и лягнешь. - Как? - я не поверил своим ушам. - Да так, ногой. - Она по-прежнему безмятежно улыбалась. - Тарелка летит, как птица, через всю кухню. - А ты меня не шлепала за это? - Разве я смела... Отец твой не давал вас пальцем тронуть. Оставь его, говорит, не трогай, пусть из него вся дурь выйдет. И получилось, что он был прав. Когда ты подрос, то стал очень тихим и кротким, ну прямо не верилось. В те годы ребята часто дрались между собой, но ты с ними не водился и ни в какие игры не любил играть, не замечала за тобой. Ни разу не пришел домой с разбитой головой, как другие. А правду тебе сказать, я ведь отцу твоему не верила. Мой дед тоже был учителем, так он говорил: кривое дерево надо выпрямлять, покуда зелено, потом будет поздно... Я невольно улыбнулся. Оба педагогических принципа казались мне верными, хотя и противоречили друг другу. Мама тут же пришла мне на помощь: кому - добрая палка... - Мама, а мои рисунки не сохранились? - А как же сынок, надо только достать... Ты больше дома рисовал. Дома и вокруг - деревья. Отец твой сначала все молчал. Нравились ему твои рисунки, не нравились, - до сих пор не знаю. Потом он как-то спросил тебя: "Слушай, сын, что это ты никогда не рисуешь людей?". Ну, ты ему и ответил: "А что их рисовать, папа!" Отец твой на это ни слова не сказал, ни плохого, ни хорошего, а потом мне говорит: "Не будет из него художника; наверное, архитектором станет. Он жизни не любит, а любит симметрии". Так и сказал: симметрии. - Мама, извини, ты сколько классов кончила? - Пять, сынок. По старой системе - пять. Два года ходила в Ловечскую гимназию. - А почему не доучилась? Она заметно расстроилась. - Скажу в другой раз, сынок. Не люблю старое ворошить, нет смысла! Все утро я просидел дома. В комнате я нашел много старых фотографий и пересмотрел их все до одной. В сущности, на большинстве из них был снят дед; отцовских фотографий почти не осталось, а маминых не было совсем. Напрасно я всматривался в черты отцовского лица, они мне ничего не говорили. На одной из фотографий отец почему-то показался мне похожим на Льва Толстого и на Горького одновременно. Та же длинная рубаха с пояском, такое же грубоватое крестьянское лицо с крупными как у Толстого, например, чертами. Я был не настолько слеп, чтобы не увидеть: взгляд у него очень добрый, я бы даже сказал, благостный, с чуть заметной тенью горечи... Наконец нашлась одна |
|
|