"Энрике Вилла-Матас. Такая вот странная жизнь " - читать интересную книгу автора

жизнь этого мира нашла в нем чуткого и неусыпного соглядатая - разом и
шпиона, и соучастника.
Я сопровождал отца, совсем как мальчик в "Похитителях велосипедов" -
его любимом фильме, наверное, потому любимом, что это был единственный
фильм, где он сумел идентифицировать себя с главным героем и не мог сдержать
слез. Я сопровождал его и шпионил за его мучительными попытками заработать
детишкам на пропитание, а также за муками, которые, казалось, делаются все
нестерпимее по мере того, как он устанавливает более тесные контакты с
загадочным подземным миром, устроенным, на мой тогдашний взгляд, по каким-то
особенным - причудливым и непредсказуемым - моделям невидимого.
Я шпионил за отцом и не чувствовал при этом ничего, кроме боли и
глубокой тревоги. В те дни мне и в голову не приходило, что шпионство может
нести в себе еще и наслаждение. Я шпионил за отцом с глубокой и острой
детской болью и могу сказать: до случая с Дали не понимал, что в шпионстве
неисчерпаемый источник наслаждения сосуществует с источником боли - их
соединяет странная, но совершенная гармония.
Во время лекции на улице Верди я расскажу, что отца моего постоянно
снедали две печали: угроза голода, витавшая над его семьей, и тревога,
порождаемая подземными причудами обитателей другого мира - тех, кто внизу.
Но я расскажу еще и о третьей его печали, самой тяжкой из всех: ее он
прибавил к двум первым, начитавшись Унамуно, и она мучила его все сильнее и
сильнее, пока мы весь тот август бродили по улицам района Бонанова.
Третья печаль была очень простой и вместе с тем очень трагичной: отец
мой вдруг заподозрил, что мы не бессмертны, и по ночам это мешало ему спать,
а днем - измерять тротуарные плиты; он жил в неутолимой печали от сознания
собственной смертности; он сломался, что-то в нем обрушилось, как карточный
домик его веры в существование Бога. Однажды он, в свойственной ему манере,
сообщил мне:
- Неба не существует, - сказал он внезапно, подняв голову от тротуара и
застыв с рулеткой в руках.
Мы стояли у роскошного здания в районе Бонанова, в северной части
Барселоны.
- Откуда ты знаешь? - спросил я.
- Твой отец часто читает Унамуно, а это великий испанский мыслитель;
так вот, Унамуно жил в неизбывной печали с тех самых пор, как обнаружил то,
о чем только что сообщил тебе я: неба не существует. Отсюда, снизу, твоему
отцу это ясно видно, то есть видно, что небо - сплошная ложь, и еще, что все
вокруг - сплошное дерьмо.
На лице его появилось суровое выражение, похожее на гримасу боли.
Сегодня я вспоминаю его тогдашнее лицо, глядя на лицо парикмахера с улицы
Дурбан.
- Но я просил бы тебя, - продолжил отец, - храни тайну и не проговорись
случайно маме. Пусть себе живет счастливо, она этого заслужила, и я не хочу,
чтобы на ее лице застыла вечная скорбь.
- Я ничего ей не скажу.
На краткий миг я почувствовал большую гордость от того, что отец
доверил мне такую тайну.
- Есть вещи, - продолжил он, - о которых как дети, так и взрослые
должны уметь молчать. И запомни, что сказал тебе только что твой отец, если
не хочешь во взрослые лета... - Он обдумывал конец фразы и после паузы