"Энрике Вилла-Матас. Такая вот странная жизнь " - читать интересную книгу автора

тревожной улыбкой сказал:
- Ладно, в конце концов, ничего особенного не случилось. В конце
концов, смерть - это и есть, когда люди умирают.
Наверное, он сказал это в утешение самому себе, не думаю, что в его
словах была хоть капля цинизма. Но, по правде говоря, мне его слова ужасно
не понравились. И чтобы побороть неприязнь к отцу, в последующие месяцы я
обратил свой гнев на нечто более абстрактное: я возненавидел лето, особенно
цепкую живучесть августовских дней с их тягучими сумерками. А среди
августовских дней я больше всего возненавидел воскресенья - конечно, только
потому, что они были связаны для меня с пыткой бесконечных воскресных
церковных служб, когда отец притворялся, будто молится, а на самом деле
бормотал что-то, и бормотание его слышал только я, хотя отдельных слов
разобрать не мог.
Всю мессу он притворялся, будто молится, а на самом деле всей душой
отдавался совсем иному занятию: занудным голосом что-то мрачно бормотал себе
под нос и на что-то без умолку сетовал. Я же с трепетом и болью хранил его
тайну. И мучился вопросом: неужели он не мог придумать другого выхода, кроме
как покорно погрузиться в такое вот состояние - в равной степени и жалкое, и
отчаянное? Зато мама продолжала вполне счастливо жить бок о бок со всем этим
бредом и не подозревала о драме, которая разыгрывается рядом, и не
сомневалась, что отец - самый набожный человек на свете. Я с душевной тоской
воспринимал материнскую безмятежность и с не меньшей мукой наблюдал
языческий фарс, который сознательно и по доброй воле разыгрывал отец. Стоит
л и - с учетом всех этих обстоятельств - удивляться, что мессы казались мне
нескончаемыми, ведь к моему тягостному двойному шпионству - за отцом и
мамой - добавлялся свинцовый груз проповедей, а потом и причастия, и еще
коленопреклонения. Да, тогдашние мессы казались мне бесконечными. В одно из
воскресений я решил найти себе какую-нибудь забаву и не придумал ничего
лучше, как попытаться все-таки понять, о чем же беседует отец с голосами
подземного мира.
До сих пор меня это не интересовало, почему я и не улавливал в угрюмом
бормотании отца ни одной связной фразы. А в то воскресенье я взялся за дело
всерьез - и с цепким и жадным вниманием стал вслушиваться в невнятное
бормотание и ворчание отца.
Я, как говорится, весь обратился в слух. То есть повел себя как
заправский шпион.
Разобрал я только следующее:
- Ну и что делать, если такова жизнь?
И почти следом, словно скорбный стон из могилы:
- Еще бы! Я что, совсем дурак?
На улице шел дождь. Думаю, и по этой причине тоже бормотание отца
показалось мне совершенно мистическим. В то воскресенье, выходя из церкви, я
решил, что должен прояснить для себя данный вопрос. Воспользовавшись тем,
что мать шла чуть позади, я напрямую спросил отца, о чем он разговаривал с
крысами из церковных подземелий.
Задав столь непочтительный вопрос, я положился на Господа, хотя и
понимал, что Божья помощь мне не понадобится, потому что мой вопрос
прозвучал не слишком вразумительно. Ведь в подземельях нашей церкви лежали
мумии монахинь. Об этом знали абсолютно все, даже дети. Мой вопрос был не
настолько уж странным. Но отец почему-то воспринял его как невероятно