"Энрике Вилла-Матас. Такая вот странная жизнь " - читать интересную книгу автора

вид, будто не помнит о нашей общей тайне, во всяком случае, вдруг, взглянув
на него и услыхав его угрюмое бормотание, еще более мрачное, чем всегда, я
разглядел, обнаружил в нем просто-напросто обыкновенного жалкого труса.
Иначе говоря - или говоря языком человека, каким я стал теперь, то есть
человека, который сидит в тени столетней шелковицы и вспоминает самый важный
миг своего детства, - мне было просто мерзко видеть собственного отца: ведь
он, дожив до вполне почтенных лет, не решался сказать жене, что верит в одну
лишь материю и что вечность для него - не более чем кусок земли, где однажды
его похоронят. Жалкий трус.
Не знаю, кто это сказал, думаю, Конрад, что мы, люди, рождаемся
трусами, вот в чем наша настоящая беда. На самом деле меня в тот день так
возмутила его трусость, что я решил немедленно разрушить всю эту комедию,
порожденную страхом.

Я разрушил его языческий спектакль, а сам навсегда расстался с
детством. Теперь, сидя в кабинете, я пообещал себе, что непременно расскажу
все это нынче вечером на улице Верди, но тут зазвонил телефон. Звонок помог
мне очнуться и заставил вспомнить о времени; я взглянул на часы и понял, что
оно в буквальном смысле пролетело. На сей раз надо было обязательно снять
трубку - наверняка опять звонила Кармина, которая привыкла к тому, что днем
меня в любую минуту можно застать дома, ведь мы, писатели, совсем как
домохозяйки, трудимся в четырех стенах. Короче, я не ждал никаких
неожиданностей.
Прежде чем двинуться в сторону прихожей и снять трубку, я окинул
рассеянным взором, словно не желая прерывать подготовку к самой важной в
моей жизни лекции, наброски, сделанные за первую половину дня; они лежали
разделенные на части, а частей было столько же, сколько листов голландской
бумаги: высокомудрый пролог к теме, вокруг которой должна кружить лекция,
причудливый и вольный мазок про манию шпионства, поразившую испанских
граждан, примеры моей скромной, но неукротимой деятельности на ниве
подглядывания за людьми искусства, встреча в поезде с профессиональным
шпионом, жалкая трусость моего отца - в духе Унамуно.
Я не без опаски снял трубку. В конце концов, телефон - это всегда
русская рулетка. К счастью, звонила Кармина - она говорила в нос, - я узнал
ее голос, который не спутаю ни с одним другим.
Я почти не слушал жену, ибо мысли мои все еще занимала предстоящая
лекция - вернее, я пытался сообразить, как лучше связать историю моего
шпионства за отцовскими мытарствами со следующей и уже совсем другой
историей, чтобы скачок не выглядел слишком резким. А еще я размышлял над
тем, откуда, собственно, взять столь нужную мне следующую историю, и поэтому
почти не слушал Кармину.
После того как я попросил ее повторить только что сказанное, она не на
шутку разгневалась и даже перешла на крик. А я терпеть не могу, когда
Кармина так себя ведет, и повесил трубку: от ее визга у меня чуть не лопнули
барабанные перепонки. Я подождал, пока она перезвонит, потому что был
уверен - она это сделает немедленно. Возникшей паузы мне хватило, чтобы
склониться к такому решению: идеальным продолжением истории про то, как я
шпионил за трусостью отца, могла бы стать история - раз уж речь зашла о
подземельях и церквах - про последние месяцы жизни моего деда, великого
основателя горемычной династии шпионов, к коей я принадлежу: во время