"Энрике Вилла-Матас. Такая вот странная жизнь " - читать интересную книгу автора

- Ладно, - сказала Кармина, - странное ты выбрал время для таких
споров. Лучше постарайся не забыть, что сегодня его надо забрать в пять.
Забирать сына из школы было для меня ежедневной пыткой, худшим из
всего, что мне приходилось делать ради семьи, ведь иногда я бросал на
полуслове свой роман - допустим, в каком-нибудь очень важном месте - и
мчался за нашим ужасным сыном. Я поклялся Кармине, что возьму это на себя -
сама она ловко избавилась от неприятной обязанности под тем предлогом, что
после работы в своем музее желает посещать занятия в школе классического
танца. По правде сказать, любому нормальному человеку обязанность забирать
из школы и вести домой Бруно была бы неприятна, ибо наш ужасный сын - по
определению его тетки Роситы, и она совершенно права, хотя и видела его
всего несколько раз, - ибо наш ребенок - с какой стороны ни взгляни - был
ужасен, и так считала вся округа, так считали все, даже его собственная мать
не могла этого отрицать; не случайно же она проявила такую прыть,
записавшись на уроки танцев, где занятия кончались ровно в шесть тридцать,
то есть ровно через полчаса после того, когда это чудовище, наш сын, у
которого не было даже намека на потребность шпионить за жизнью, выходил из
класса и, сидя на портфеле у дверей школы, поджидал, пока я приду за ним и
доставлю домой - доведу прямо до ковра в гостиной, где он и проведет остаток
дня, играя или готовя уроки на завтра, - и голова его непременно будет низко
опущена; правда, иногда он ее все-таки чуть-чуть приподнимает - например,
когда начинает облекать в слова свои ни на что не похожие фантазии.
- Ладно, давай закругляться, я тоже должен работать, - довольно резко
бросил я, пытаясь положить конец разговору, потому что у меня оставалось не
так уж много времени на подготовку к лекции.
Но тут Кармина пожелала узнать, много ли я успел сделать за нынешнее
утро. Я, разумеется, не собирался сообщать ей, что отправил в отстойник
"Несчастные лики" и готовился к лекции, которую вечером мне предстоит
прочитать на улице Верди. Она нашла бы это весьма странным и подозрительным,
потому что отлично знала о моем отношении к таким выступлениям, знала, что
исключений тут не бывает и речь я поведу о "мифической структуре героя" -
только о ней я и говорил, когда меня приглашали куда-нибудь прочесть лекцию.
Сказать ей, что я сижу и готовлюсь к сегодняшней лекции на улице Верди, было
бы все равно что сделать себе харакири, то есть навести ее на след, заронив
подозрение о планах Роситы явиться и послушать меня.
Я сообщил ей, что написал аж три с половиной страницы о трагедии
парикмахера, и она тотчас спросила, какого еще парикмахера и о какой
трагедии. Я вспомнил, что и вправду никогда прежде о парикмахере не
упоминал, и рассказал ей о Висенте Гедесе, парикмахере с улицы Дурбан,
который несколько лет назад потерял жену и сына - их сбил пьяный водитель.
Парикмахерская стала для бедняги спасительным убежищем, ничего другого в
жизни у него не осталось.
- Какая глупость, - бросила Кармина и больше ничего не добавила.
- Ничего удивительного, - возразил я, разозлившись, - абсолютно ничего
удивительного в этом нет и уж тем более ничего глупого. Ты разве никогда не
слыхала о том, что некоторые люди переносят свою привязанность с любимого
человека на какой-нибудь предмет, животное или птицу, скажем попугая?
- Какая глупость, - повторила она, и между нами повисло долгое
молчание, напряженная пауза, и висела она, пока я, стараясь сгладить
впечатление от моего странного, на ее взгляд, рассказа, не пустился в