"Энрике Вилла-Матас. Такая вот странная жизнь " - читать интересную книгу автора

- Я размером с то, что я вижу.
- Что ты имеешь в виду, дедушка?
- Я гляжу на тебя и не знаю, вижу тебя или нет.
(Новые взрывы смеха.)
Итак, поздоровавшись с нашим хромым и молчаливым консьержем, я вышел на
улицу Дурбан. И первый человек, которого я обычно там встречал, тоже был
хромым. Он продавал лотерейные билеты, но ко мне понапрасну не приставал. И
у меня ни разу не возникло желания включить его в мою трилогию, потому что я
терпеть его не мог. Правда, вот уже месяца два, как этот тип пропал, и -
странное дело, хотя и такое в нашей жизни бывает, - мне его стало
недоставать. Он пропал как-то вдруг, и я поначалу решил, что он заболел, но
потом догадался - и хромой консьерж это подтвердил, почему-то криво
ухмыльнувшись, - что случилась очень простая вещь: продавец лотерейных
билетов, несчастный недотепа и увалень, взял да и умер.
Нет, я не засмеялся, чужая смерть никогда не радовала меня. Мне вообще
никогда не нравились чьи-то исчезновения. И всякий раз, когда какая-нибудь
физиономия, которую я привык видеть на улице Дурбан, вдруг выпадала из поля
моего зрения, мне делалось грустно. Я столько раз видел все эти лица и
добавлю: многих людей даже включил в свою реалистическую трилогию, что они
стали частью моей персональной географии. Я глядел на них так, словно они в
какой-то степени принадлежат мне. Поэтому, когда кто-нибудь вдруг ускользал
со страниц, образующих книгу моей жизни, я досадовал, ведь я так прилежно
шпионил за ними, потихоньку вытягивая из них какие-то сведения; например,
уяснил для себя: они не читают романов и поэтому до них никогда не дойдет,
что они превратились в героев реалистической трилогии; мало того, даже
заподозрить такое они не способны, хотя бы потому, что улицу Дурбан я
переименовал в Манасес, а район Грасиа - в Каэйро; зато во мне росла
уверенность, что эти лица - лица тех, кто внизу, - успели перенять черты и
моего лица. Поэтому, если один из них вдруг исчезал, мне делалось грустно,
хотя, подозреваю, в глубине души я печалился только о самом себе, думая, что
ведь наступит такой день, когда и я перестану ходить по нашей улице, а
другие люди, смутно припоминая мое лицо, вдруг зададутся вопросом: а что с
ним, интересно, случилось? Да, именно такое будущее ожидало меня, подающего
большие надежды прозаика, или, как говорится, писателя с будущим: да,
однажды и я тоже стану всего лишь одним из невесть куда исчезнувших
обитателей улицы Дурбан.

Я зашагал вниз по улице Дурбан. Увидел, что собирается дождь, но за
зонтом решил не возвращаться. Я раздумывал над тем, почему меня так сильно
огорчают исчезновения других людей. Вот и скорое исчезновение Роситы, о
котором она предупредила меня в сегодняшнем письме, казалось чем-то
неправильным и непереносимым. Хуже чем непереносимым.
Столь же непереносимым мне вдруг представилось и отсутствие - а вернее,
исчезновение - Бога. Прежде Он был повсюду, а в нынешнем веке испарился,
улетучился. И я неожиданно подумал: Господи Боже мой, так кто же тогда,
скажите на милость, за нами за всеми приглядывает?
А потом подумал: ведь и я на свой манер попытался вести себя так,
словно был древним христианским богом. На свой манер попытался быть
вездесущим, наблюдая за всеми и всем на свете. Такая вот странная жизнь.