"Джоан Виндж. Псион" - читать интересную книгу автора

института. Я успел забыть, что такое лето и как я ненавидел его - почти так же,
как и зиму. По крайней мере здесь не было летнего зловония, которое в Старом
городе напоминало о разлагающихся мертвецах.
Я вступил в ущелье между двумя небоскребами. Улица была, пожалуй, самой
яркой из всех, какие мне доводилось видеть, и в то же время спокойной, легкой и
чистой. Вокруг было не так уж много людей, большинство - на движущихся
лентах-тротуарах или сновали туда и сюда, входя и выходя из зданий. Высоко надо
мной располагались посадочные площадки для воздушных такси и тоннели переходов,
связывающих фасады небоскребов, как нити ожерелья. Одноместные и многоместные
летающие модули сновали между ними едва не сталкиваясь. Высоко задрав голову, я
тем не менее никак не мог увидеть верхнюю часть башен-небоскребов и даже
представить, насколько они высоки. Мне стало казаться, что я как бы падаю вверх
в туман, окутавший вершины зданий: я опустил глаза и больше вверх не смотрел.
Шел я очень долго, и мои мысли блуждали так же бесцельно, как и ноги. Я с
удивлением обнаружил, что вокруг очень тихо - вся жизнь, похоже, протекала
наверху. Время шло, туман рассеялся, и небо стало проясняться. Солнечные лучи
поблескивали и вспыхивали в стеклянных стенах громад, отскакивая от них,
проходя сквозь них, проливая на меня теплый душ. Рекламные дисплеи по обеим
сторонам улицы расхваливали товары, и у меня разбегались глаза, в ушах,
перебивая друг друга, звучали различные голоса, я терял ориентировку и часто
останавливался, уставившись на это многообразие и не веря своим глазам.
Некоторые пытались, протянув руку, поймать манящее изображение сквозь экран. Не
для меня одного это было в новинку.
Но когда я попытался сделать то же самое, моя рука уперлась в экран,
мягкий и эластичный, но он не пропускал внутрь. Я отдернул руку, опасаясь, что
мой неумелый жест выдает меня. Целую минуту я стоял неподвижно с колотящимся
сердцем. Но ничего не произошло, на меня никто не обратил внимания. Была по
крайней мере одна причина, по которой я никак не вписывался в окружающее: у
меня не было электронного датчика на руке. Это не принижало меня в глазах
жителей Куарро, это лишь демонстрировало мою недостаточную кредитоспособность.
Я обратил внимание на надпись, нацарапанную маркером кем-то на стене под
дисплеем, - одно короткое слово. Я знал все буквы, из которых оно состояло. Я
прочел его вслух и рассмеялся, вспомнив стены Старого города, до крыш
разукрашенные подобными словами. Автором некоторых надписей был я сам, но я
лишь копировал буквы, и мне никогда не приходило в голову узнать, что они
означают: мне было наплевать. Хотелось лишь оставить какой-то след в том мире,
который даже не знал, что я жил в нем. Для меня стало открытием, что здесь тоже
были люди с подобными мыслями; на секунду я почему-то вспомнил Джули.
Я продолжал разгуливать по улицам, держа руки в карманах и думая, как
раздобыть кредитный маркер, что-то вроде кредитной карты, или таблетку камфоры,
хоть что-нибудь, как никогда ощущая пустоту своих карманов. Внезапно мои пальцы
что-то нащупали. Я вытащил руку из кармана: леденец. Я имел привычку отправлять
себе в карман все, что мог, посещая кафетерий института. Остался лишь один
леденец. Я сжал пальцы, затем вновь разжал их и отправил леденец в рот; он
тотчас растаял, и маслянистая горькая сладость обволокла язык.
Это длилось недолго. Я стал обращать внимание на запахи вокруг. Как и в
Старом городе, улица кишела забегаловками. Даже богам нужна еда. Большинство
запахов были превосходными и не шли ни в какое сравнение с тем, что я помнил.
Конечно, к здешним ароматам не примешивался тошнотворный запах Старого города,
а может быть, я просто проголодался. Голод. Я судорожно проглотил слюну.