"Анатолий Виноградов. Черный консул [И]" - читать интересную книгу автора

присутствием. Вы хвастаете вашим адским изобретением, а между тем молва
приписывает вам страшные неудачи. Ваши ножи мяли человеческие тела, давили
из них кровь, вместо того чтобы облегчать человеку переход в иной и лучший
мир.
Собеседники вдруг остановились, глядя друг на друга. Гильотэн улыбнулся
кроткой и застенчивой улыбкой.
- Здесь вы правы, - сказал он, - столяры, плотники и кузнецы -
ненадежный народ, в ущерб своей собственной пользе, от очень плохо
исполнили первую машину, - в декабре она была построена на конюшнях Шарля
Ламета. Действительно, она работала плохо; она прекрасно остригла головы
тридцати баранам, но только на время придушила огромного негра, от
которого тайком захотел отделаться господин Ламет. Это уже не моя вина, у
этого чернокожего позвонки оказались крепче стали. Потом, когда господин
Ламет пожелал испробовать мою машину над головой быка, животное разорвало
путы, сорвало станки и испортило мне все дело. Но если бы не пробовали
негра и быка...
- Остановитесь, - закричал Шенье, - я не могу вас больше слушать!
- Однако вы в раздражении сбиваете головки чертополоха! Но ведь вы
знаете, что господин Сильвестр де Саси вместе с молодыми арабскими учеными
утверждает, будто растения также имеют душу...
- Меня не интересует душа чертополохов, - ответил Шенье.
- ...Да, кроме того, - продолжал доктор, - секретарь хирургической
академии, мой товарищ, доктор Луи внес в конструкцию значительные
улучшения. Вместо плоского длинного ножа он посадил на шарниры тяжелый
треугольный топор. С тех пор дело пошло как по маслу, и вы сами знаете,
что двадцать четвертого мая этого года бандит Пеллетье был казнен так
чисто, что, по-моему, он успел только "облегченно вздохнуть".
Шенье вздрогнул и с невольным поворотом в сторону Гильотэна положил
свою левую ладонь себе на затылок.
- Вот почему вашу машину зовут "Луизеттою", - сказал Шенье.
- Зовут по-разному. Парижские острословы назвали ее "гильотиною".
Бонапарт прошел дальше. За последний месяц он с жадностью впитывал в
себя впечатления Парижа. Ненависть к французам, возраставшая в нем с
каждым днем, перешла в чувство холодного любопытства. Он как наблюдатель
носился от решетки Тюильрийского дворца к площади Карусель, он с жадностью
прислушивался к говору парижской толпы, он холодно вычислял, сколько
выстрелов и в каком направлении нужно было сделать в час осады королевских
покоев и ареста Людовика XVI для того, чтобы водворить спокойствие.
"Какой дурак!" - восклицает Бонапарт, видя, как Людовик XVI появляется
в красном фригийском колпаке.
Десятки верных патриотов подозрительно посматривают на этого офицера с
холодными глазами, железным лицом, ввалившимися щеками и длинными космами
волос, падающих на плечи. Так, чужими глазами глядел он на все потрясающее
зрелище революционного Парижа, пробегая из кофейни в кофейню, врываясь
ночью в притоны на улице Луны, толкаясь в клети домов подозрительного
вида, взбираясь по лестницам, замыкающимся небольшими решетками. Или,
запасшись хорошим спутником, он целыми часами выслеживал в притоне
старинного нищенства, так называемом "Дворце чудес", как продавцы рыбы,
солонины, доходя до поножовщины, играли в карты, наполняя воздух руганью,
запахом пота, пьяной икотой и политическими сплетнями, внезапно, как