"Анатолий Виноградов. Черный консул [И]" - читать интересную книгу автора

молния, освещавшими перед Бонапартом истинную картину настроений
простолюдинов.
Этому человеку с чужими глазами, с ненавистью к Франции за порабощение
родной Корсики, с безумным клокотанием горячей итальянской крови в жилах и
с холодным расчетом математически устроенного, четко работающего мозга
предстояло принять командование французским отрядом где-то на
северо-востоке Франции, защищать интересы той самой революции, которая
вызывала в нем простое любопытство. Ему предстояло весь мир событий иметь
перед собою, как чужую картину, смотреть и ждать того часа, когда этот
чуждый мир станет его собственностью, _станет игрушкой его способностей_,
ибо "что такое теперешняя Франция, как не блистательная арена борьбы за
жизнь и власть?"
С такими мыслями Бонапарт вошел под своды собора и по левой боковой
лестнице стал подниматься на свинцовые парапеты и галереи, с которых
открывалось зрелище вечернего Парижа, - зрелище, способное увлечь даже
самого равнодушного человека. По правому и левому берегам Сены теснились
здания, позолоченные лучами вечернего солнца. Затихающие шумы и стуки,
пыль - словно одно дополняло другое - поднимались над кровлями домов в
этом вечереющем воздухе; это производило впечатление сизого, дымчатого,
играющего голубоватыми и розоватыми тенями облака, говорящего полузвуками.
Бонапарт перешел на северную башню, встал над свинцовой складчатой
кровлей гигантского недостроенного собора. Перед ним была узкая башня,
длинным шпилем уходящая к небу; короткие загнутые шипы на отдельных
коньках, на ребрах тонкого шпиля производили впечатление шипов чертополоха
на тонкой, острой, жалящей небо игле. Слева и справа на ступеньках, на
маленьких готических пьедесталах неуклюже примостились, глядя в разные
стороны, неподвижные продолговатые фигуры старинных святых, смотрящих на
Париж с огромной высоты под дождем, снегом и зноем пяти столетий.
На балюстраде соседями корсиканского офицера были чудовищные птицы в
монашеских капюшонах, с горбатыми носами, выпуклыми глазами, во много
превышавшие человеческий рост, застывшие в вековечном каменном сне.
Впиваясь каменными когтями в свинцовые и каменные балюстрады, эти
химерические видения безумцев XIII века устремляли свои мертвые, каменные
зрачки на беспредельный Париж, полуоткрыв уродливые рты с отбитыми
каменными челюстями, а иногда с горбатым носом хищного ястреба, с нелепой
застывшей идиотической улыбкой полуживотного-полуптицы под монашеским
капюшоном. Каменная чешуя крыльев, каменные перья хвостов, растопыренные
каркающие птичьи пасти и в безумном сарказме закинутые за спину птичьи
головы, на которых безумному скульптору удалось выдавить из камня
идиотический хохот птичьей головы, смотрящей на площади Парижа. А дальше
чудовища с голыми ребрами и космами волос на груди, с вывихом вместо плеч
и локтей, с перепончатыми лапами вместо рук, с озлобленным оскалом,
хищными улыбками, с длинными острыми ушами, с глазами, посаженными на
виски, с длинными острыми мордами, с носом, упавшим на верхнюю губу, и
дико закрученными хвостами.
На самом углу, рискуя выпасть из пилястра, исступленный монах,
закутанный с головы до ног, с шапочкой вроде тамбурина на затылке, закатив
глаза под самые брови, лежа в полтуловища над Парижем, раскрыл огромный
рот в застывшем над столетиями безумном крике, и только птицы, прилетая и
касаясь верхних зубов этого монаха-гиганта, садились ему на нижнюю