"Анатолий Виноградов. Черный консул [И]" - читать интересную книгу автора

высоте. Прислушайтесь к общественному мнению, посмотрите на толпу
несчастных, угнетенных, преследуемых, которые каждый день обращаются ко
мне за поддержкой против своих угнетателей, и спросите их, друг ли я
народа. Впрочем, благодетеля мы узнаем по содеянным благодеяниям, а не по
оценке облагодетельствованного - и неужели же вы, содействовавшие победам
14 июля и 6 октября, утрачиваете звание освободителей Франции только
потому, что ваше отечество уже забыло о ваших заслугах? И неужели
бестрепетный благородный человек, кидающийся в воду, чтобы вытащить оттуда
своего ближнего, умаляется в своей роли спасителя только потому, что
неблагодарный спасенный отказывается признать за ним это звание? Нет, нет,
сограждане, правила, которые хотят внушить вам, вовсе не идут из глубины
вашего сердца: честное и чувствительное, оно с негодованием отвергнет
попытку злодеев, которым хотелось бы поднять вас против вашего защитника.
Читайте "Друг народа" от 13-го числа сего месяца, вы там увидите, что он,
не дожидаясь сегодняшнего дня, воздал вам должное. Читайте "Друг народа"
каждый день, и вы увидите, что он мечтает лишь об одном - задушить ваших
тиранов и сделать вас счастливыми.
Доктор Марат, Друг народа".


Облатки не нашлось. Доктор свернул письма длинной лентой и вогнал один
конец письма в другой, тщательно разгладил сгибы, заботясь об уменьшении
объема писем. Оже смотрел на его руки, на быстрые пальцы, тонкие, длинные,
необычайно изящные, пальцы конспиратора, привыкшего к работе над письмами,
над книгами секретной типографии, над тонкими столбиками латинской
наборной кассы. Марат не написал никакого адреса, он положил письма в
правый карман атласного жилета, туда, где обычно мюскадены, парикмахеры и
франты-приказчики Парижа навешивали длинные цепочки несуществующих часов.
Оже хотел предложить доставку этих писем, но, увидя жест Марата,
остановился. Марат подошел к постели больного, взял его за руки и,
убедившись, что жар спадает, удовлетворенно вздохнув, произнес:
- Ну, надобность в медицине проходит. Однако я хотел бы посидеть у вас
до рассвета. Вы видите, какой беспокойный наш Париж по ночам.
Марат обращался к Оже. Тот переглянулся со старым негром, толстогубым
морщинистым человеком в седом парике, с холодными светло-голубыми глазами.
Старик, не глядя на Оже, едва заметным умным и важным кивком выразил свое
согласие мулату. "Кто же у них старший, - думал Марат, - и кто они, эти
странные люди?"
- Оставайтесь, Друг народа, - сказал Оже. - Мы должны вознаградить вас
как врача, если только в наших силах будет вознаградить по заслугам Друга
народа.
Марат желчно улыбнулся.
- Медицина - наука, а я не торговал истиной. Я прошу вас только о двух
сухарях и чашке молока, если можно сейчас достать этот редкий напиток в
Париже.
Просьба Марата была исполнена. С необычайным радушием и заботливостью
черные депутаты Ассамблеи устроили Марату ночной ужин. Огромная плетеная
фляга с вином, этой крепчайшей настойкой из благоуханных антильских
растений, была принесена, но Марат покачал головой. Друг народа не пил ни
капли вина, но ел с такой звериной жадностью и так скрипел зубами,