"Анатолий Виноградов. Черный консул [И]" - читать интересную книгу автора

зрелищ у изгороди французской церкви, вертя ручки цветных омбрелок. Оже,
перетянутый тяжелым кокосовым канатом, сломавшим ему левую руку, был
вытолкнут из кареты. Солнце казалось ему оловянным, и туман застилал
глаза. С губ его медленно сползала кровавая пена, когда барабанный бой,
тысячи криков встретили пышные кареты перед остановкой у эшафота. Огромные
колеса, вращаемые рукой палача, и тринадцать ножей, острых, как бритва,
торчавших навстречу движению колес, показывали, что ждало этих
освободителей цветных племен.
Почти без памяти Оже и Шаванн вместе с одиннадцатью парижскими
делегатами были привязаны к этим колесам. Полицейский офицер читал
перечень "убийств и грабежей тринадцати цветнокожих". Тринадцать палачей
завертели круги, тринадцать мальчиков-негров зажали втулки ножей, и куски
живого человеческого мяса полетели в воздух без единого стона и крика
умирающих.
"Это все верно, здесь нет ни слова неправды, равно как нет ни слова
неправды в том, что площадь отозвалась безумным воплем. В этот день негры
получили По кувшину рисовой водки и обещание привлекательных и красивых
зрелищ, если придут на площадь. Но дикие и безумные вопли испугали даже
колониальных жандармов в синих мундирах. Лошади шарахнулись на ступени
собора. Стоны и грозные крики ужаснули жен и дочерей колонистов, не
ожидавших, что это зрелище будет принято как вызов урагана".


Прошел день, прошла неделя, и откуда-то с гор появились листовки с
рассказами о казни за подписью "Туссен Лувертюр" - "Туссен-Откровение" Это
был Туссен Бреда, принявший вторую фамилию к первому прозвищу. Он писал:
"Оже убит, он погиб мученическою смертью в борьбе за свободу. Клевета
не позорит его имени, но имя его навеки покрыло позором имена мучителей.
Здесь нет ни одного слова неправды".
В ночь на 24 августа, когда в природе гремела гроза, из густых лесов,
покрывавших местность, именуемую Красный холм, как пчелы в часы роения,
как дым из трещин кратера, вышли, скатились по горным склонам десятки
тысяч людей. По горам горели костры. В трубы, свернутые из древесной коры,
кричали громовые голоса, перекатывавшиеся по долинам рек:
"Бог белых повелевает им совершать безумные преступления, но мы хотим
мстить, низвергайте бога белых, проливающего наши слезы. Есть лишь один
бог - бог свободы, горящей в наших сердцах".
Как некогда Геркуланум и Помпея погибли под лавой Везувия, так, начиная
с той ночи, погибали дворцы, дома, кофейные фабрики и сахарные заводы,
почтовые станции и притоны белых рабовладельцев. Все было сметено по пути
ста тысяч разъяренных черных людей, которые жгли, ломали и вешали все на
своем пути. Они предлагали сдаться взбесившемуся врагу, а на отказ
отвечали огнем, кинжалом и свинцом. Цветные войска присоединились к ним, в
огне и дыму пожаров толпы белых женщин бегали по берегам и решались на
безумные жертвы. Просили "маленького места" в лодке и платили "большими
состояниями", лишь бы доплыть до Ямайки или Гваделупы.
Но когда, дождавшись поражения французов, вмешались испанцы и
англичане, когда под натиском этих соединенных войск восставшие внезапно
растаяли и за ними в горы ушли двенадцать человек в масках, одетые в
красные одежды с ног до головы, в руках у белых остался лишь один пленник