"Анатолий Виноградов. Черный консул [И]" - читать интересную книгу автора

- старый негрский колдун, полубезумный старик, по прозвищу Букман.
Настоящая его фамилия не установлена. Кто он, этот _книжный человек_?
Никто не знает. Ему приписали крики и рупоры по берегам о ниспровержении
бога белых. Его сделали предводителем этой страшной экспедиции, возникшей
"ниоткуда". Его казнили. Француз очевидец писал в одной из редчайших
печатных реляций того времени: "Букман был загнан в окрестности Капа и
убит. Его голова на длинной пике была выставлена на Оружейной площади Капа
с устрашающей надписью: "Голова Букмана, вождя мятежников".
Никогда мертвая голова не сохраняла столько выразительности: глаза были
открыты и сохраняли весь огонь этой варварской души. Казалось, Букман
глазами дает сигнал к началу кровопролития".



5. КОНСТИТУАНТА

Плохие граждане Национального собрания поделили избирателей на активных
и пассивных. Богачи - активные - управляют миллионами бедняков, лишенных
избирательных прав. И вы, презренные жрецы, вы, бесчестные хитрюги,
изворотливые бонзы, разве вам не ясно, что по вашим законам пришлось бы
лишить избирательных прав вашего бога? Вашего Иисуса, из которого вы
состряпали божество, вы лишаете избирательных прав, ибо он все-таки был
пролетарием.
Камилл Демулен, "Памфлеты".

Ретиф де Бретонн не без ужаса узнал о том, что беседовавший с ним во
время ночных встреч на "Острове" негр философ Бреда был одним из членов
делегации Сан-Доминго. Ретиф беспокоился, он всячески замалчивал это
событие своей жизни: никто не похвалил бы его за предоставление ночлега
негру философу. Он описывал Франсуазе последние события "Парижских ночей":
"Настало, наконец, ужасное время, которое подготовило событие 21 января
1793 года! В столице царило полное спокойствие, установленное Лафайетом,
который вместо всяких казней прибегал в эту минуту только к инертности. В
девять часов вечера я был в кафе Манури. Якобинец, которого с тех пор мы
прозвали маратистом, появился в десять с половиною часов, мрачный,
задумчивый. Он потребовал лимонаду и принялся ораторствовать против
Лафайета с жаром, который совершенно не охлаждался его напитком. Я сказал
Фабру, тоже якобинцу, но кроткому:
- Сегодня что-то неладно, наш "неистовый" сердится...
- Нет, я так же, как и он, пришел от якобинцев. Все спокойно!
Что-то мне говорило, что это не так. Я вышел из кафе, направился в
сторону Тюильри и, дойдя до бараков дворцовых гренадеров, остановился. Я
слышал глухое движение: я видел людей, перебегавших поодиночке, но держась
недалеко друг от друга. Я ощущал внутри себя мятежное волнение: казалось,
тревога тех, что бежали, воспламеняла и меня. Физическое в человеке порою
разве не может заменить моральное? Пока меня волновало множество смутных
мыслей, я услышал какой-то шум за большим офицерским бараком. Я потихоньку
пошел посмотреть что там, и увидел человека в одежде швейцарского
гренадера. Я испугался, ибо, кроме того, что "эти люди не внемлют голосу
рассудка", согласно поговорке, он мог быть еще и пьян. Я отошел несколько