"Анатолий Виноградов. Черный консул [И]" - читать интересную книгу автора

продажи птицы на набережной Огюстен) астронома Лаланда, бледного,
расстроенного. Из этого я заключил, что он не был аристократ. Все были
поражены ужасом. Я отправился в Тюильри, в Пале-Рояль. Вернулся по улице
Сент-Оноре. Я видел, как повсюду сбивали королевские гербы, вплоть до
вывесок нотариусов. Таким образом, помни, Франсуаза: действительно
королевская монархия уничтожена во Франции в один день. Три дня волнений и
тревоги! Меж тем вечером 22 июня в Париже узнали об аресте в Варенне
(Варенн-в-Аргонн, Мез) Людовика и его семьи. Передавали, что начальник
станции Сен-Мену сказал форейтору:
- Стой, или я буду стрелять в карету!
Людовик сказал:
- Если так, то остановите.
Ему отвели комнату в трактире.
То была его первая тюрьма".


"Одна мысль занимала все умы 21, 22, 23, 24 (июня 1791). В этот день
Людовик должен был вернуться в Париж; но что это было за возвращение! Два
комиссара Конституанты, Барнав и Петион, были посланы за ним в Варенн и
везли его обратно. Париж ждал его с вечера 23 июня, и я вместе с другими
отправился в Тюильри. Там мы узнали, что он не приедет, и каждый пошел
обратно. Погруженный в раздумье, я направился в сторону Елисейских полей,
не замечая, что отдаляюсь. Я миновал место, где находился столь
недолговечный Колизей (здание для празднеств и спектаклей, вблизи улицы
Пентьевр и Елисейских полей), мимолетное создание последнего и
ничтожнейшего из Фелипо, несмотря на все зло, которое он сделал! Мне
вспомнились слова псалма: "Transivi et non erat" [я снова проходил, но его
уже не было (лат.)]. Дальше я миновал то место, где был реквизованный сад
маркизы Помпадур. "Увы, сколько блестящих существовании погибло навек! -
воскликнул я. - И многие другие пройдут так же бесследно". Затем я прошел
до решетки Шайльо и, перенесясь в прошлое, припомнил, как восхитительно я
пировал там однажды с моим приятелем Бударом и с тремя актрисами... Я
вспомнил один еще более очаровательный обед с другом моим Рено и с
красавицей Дешан, героиней предпоследней новеллы моего XXII тома
"Современниц"... Я отдался воспоминаниям о Зефире, этой жемчужине
чувствительности, и о Виргинии. Но тут я заметил, что я заблудился. Я
повернул назад. Пробило одиннадцать часов. Я пошел вдоль сада, так как
здесь было безлюдно. Оставив за собою улицу Мариньи, я умерил шаг. Мужчина
и женщина сидели в саду, на внутренних перилах рва, отделявшего их от
меня. Я двигался бесшумно, и высота изгороди скрывала меня от их взглядов.
- Вот жестокая революция, - говорил мужчина, - и не видно ей конца!
Уехать за границу - значит оставить поле врагам. А между тем, если я не
уеду, я буду обеспечен. Мне уже прислали прялку. Я ответил, что я здесь
необходим. Я рассчитывал ехать завтра - но вот теперь везут обратно
короля! Кто знает, что будет дальше? И к тому же как выехать?
- Необходимо было эмигрировать, сударь, - отвечала дама, - о лежащем на
вас долге не рассуждают. Что делаете вы здесь, вблизи слабого короля,
являющегося вам большим врагом, нежели демократы? Я надеюсь наконец, что
он погибнет, раз его схватили. Понимаете ли, сударь, сколь это было бы
выгодно для нас и для всех честных людей, если бы голова слабого Людовика