"Анатолий Виноградов. Черный консул [И]" - читать интересную книгу автора

упала? Видите вы, как поднялась бы вся Европа, как объединились бы все
короли! Вы увидали бы и наемных солдат, которые служили бы нашему мщению,
как собаки, которых выпускают на других собак. У нас нет иной надежды на
спасение, кроме смерти Людовика шестнадцатого. Пока он жив, пока он
сохраняет хоть видимость власти, свободы, хорошего обращения, - мы
погибли, и державы будут действовать слабо.
- Ах, сударыня, как вы плохо их знаете! Я знаю их лучше вас, эти
державы, от которых вы ждете помощи и восстановления в ваших правах! Они
втайне радуются... печальному положению могущественной страны, которой они
прежде завидовали; они выжидают благоприятного момента, чтобы наброситься
на нас и уничтожить нас всех - и дворян и разночинцев. Перестаньте
обольщаться, сударыня. Наше положение ужасно. И если бы я был склонен
повиноваться чувству ненависти более, чем рассудку, то я не преминул бы
тотчас же встать в ряды революционеров.
Тут дама встала и поспешно удалилась. Мужчина стал звать ее. Я
расслышал только слова: "Нет! нет! я никогда больше не захочу вас видеть".
Он пошел за нею. Я ему крикнул:
- По какой бы то ни было причине, но делайтесь патриотом!
Я поспешно удалился. Домой я пришел в час ночи, не встретив ни одного
патруля..."
- Это записано хорошо, - сказала Франсуаза, обязанная всегда отзываться
на чтение отца. Но что было дальше? У вас, отец, верный глаз и чуткий
слух, а я запуталась в баснях...
"На следующий день все было в движении. Молодые люди, мужчины не старше
сорока лет были под ружьем. Беглеца ждали только к вечеру. Я присутствовал
при въезде Людовика, на которого я смотрю с этой минуты уже как на
лишенного престола. Национальная гвардия стояла двойною изгородью от
бульваров до замка Тюильри. Глубокое молчание царило, прерываемое изредка
каким-нибудь заглушенным ругательством. Он въехал, предваряемый тысячью
ложных слухов; его кучеров принимали за закованных в цепи вельмож, хотя
они и не были закованы. Людовик снова дома, опозоренный ложностью своего
шага. Однако он не был за него наказан даже естественным ходом вещей.
Учредительное собрание, верное своим принципам, декретировало, что Франция
- монархия, извинило короля и думало расположить его к себе, оставив ему
весь тот почет, который еще могло ему оставить. С этой минуты Ламеты и
Барнавы изменили свои взгляды. Мирабо, великого Мирабо уже нет. Ты знаешь,
что он умер в апреле. Что сделал бы он в эту минуту? По тем сведениям,
которые у нас были о нем с тех пор, можно предположить, что он всею силою
содействовал бы восстановлению монархии, что он заставил бы войти в свои
планы иностранные державы, что у нас не было бы войны, - но во что бы мы
превратились? Это нетрудно вообразить, зная, - а это знают все, -
деспотический и жестокий до варварства нрав великого Мирабо. В наши дни он
сделался бы новым кардиналом Ришелье, а Людовик XV, подобно Людовику XIII,
был бы только первым рабом. Ламеты, Барнавы и кое-кто еще получили бы
назначения сообразно изменившимся обстоятельствам: Лафайет был бы
генералиссимусом или, быть может, коннетаблем; но Мирабо был бы первым
министром. Принц Орлеанский потерял бы все, во всех отношениях; Мирабо не
стал бы слишком церемониться в выборе средств, чтобы отделаться от него. Я
знал частную жизнь Мирабо, пока он был жив, благодаря одному из его
секретарей, человеку достойному, с которым он обращался, как с