"Анатолий Виноградов. Черный консул [И]" - читать интересную книгу автора

вовсе.
- А мадемуазель Елизавета Дюпле кричит вашей сестрице, что она знает
господина Максимилиана Робеспьера не хуже родной сестры, - выпалил залпом
Лоран Басе.
Робеспьер махнул рукой. Он выпил стакан красного вина и стал есть
печеные яйца с хлебом, обильно посыпая ломоть серого хлеба резаным луком.
Марат осторожно отщипывал кусочки хлеба и, посмеиваясь, смотрел в глаза
Симонне Эврар.
Его подруга не обнаруживала ни суетливости, ни болтливости; спокойная
легкость, уверенность и округлость движений резко противоречили
беспокойному образу жизни, который выпал на ее долю с того дня, как она
соединила свою жизнь с жизнью Друга народа. Когда говорил Марат, она
смотрела на него внимательно и спокойно. Ее понимание сказывалось в
улыбке, озаряющей ее глаза, спокойные и ясные; легкость движений и большая
уверенность говорили о твердой и бесповоротной воле и полном отсутствии
каких бы то ни было сомнений в раз принятом пути, и этот путь был один -
общий с Другом народа и с ее другом, Маратом. Она была дочерью
французского народа, она была дочерью парижского предместья, той
деревеньки, которая вот-вот будет поглощена Парижем в тот день, когда
город выплеснет свои стройки и дома, свои улицы и переулки за пределы
окружающих его стен. Она была парижанкой со всем героическим напряжением
страстной воли к свободе, она была простолюдинкой со всей простотой
большого и цельного сердца. Беспокойные одинокие ночи, недели, когда Друг
народа скрывался, не давая о себе вестей, не казались ей тягостными. Ни
одного упрека за трудную жизнь, которая выпала ей на долю, ни разу не
сорвалось с ее уст, и пальцы с одинаковой легкостью и безропотностью
штопали рваную одежду Друга народа и по ночам правили корректуры листов,
из которых каждый мог стоить ей жизни и свободы. Она легко и незаметно,
смешиваясь с девушками Пале-Рояля, проходила мимо условных углов зданий,
где на фундаменте, на цоколе нужно было сделать мелом отметки, которые
тысяченогой почтой Марата передавались ему буквально в несколько минут.
Марат привык к ее молчаливости. Чем дольше они жили вместе, тем меньше они
говорили, чем больше воздуха одной и той же комнаты вдыхали они общим
вздохом, тем легче, тоньше и воздушной становились их взаимоотношения.
Помогая и становясь друг другу необходимыми как воздух, они почти не
нуждались в словах. Суровость и простота героических будней Якобинского
клуба не казались ей тягостными, и, смотря на жизнь ясными и простыми
глазами, она никогда не считала эту жизнь обещанием какого-то праздника.
Она счастлива была в этих бурях, в тысяче волнений, в бессонных ночах,
днях, неделях беспокойных скитаний по кипящему, взволнованному,
клокочущему Парижу.
Утолив голод, Робеспьер сказал, отвечая на собственные мысли:
- Барнав не страшен, страшен Бриссо, ибо что может быть страшнее, как
остановиться на полдороге, ведя за собой народ? Нация, вверяющая свою
жизнь неполноценному врачу, может испустить дух в минуту его хирургических
колебаний. Мне отвратителен Бриссо, мне отвратительны всякие полумеры.
Поверьте, друзья, пройдет полгода - они будут требовать войны для того,
чтобы раздразнить муравейник, и деспоты всей Европы кинутся для того,
чтобы спасти шкуру одного Капета. О, только бы не было войны, и Франция
найдет свой путь к свободе. Из наших якобинцев я боюсь только Виллара,