"Николай Вирта. Одиночество " - читать интересную книгу автора

по-иному: что ни слово - торжественность, победоносность, величавость.
Приятелям, которые еще не успели ухватить что-нибудь повидней, конечно,
кланялись, но разговаривали с ними снисходительно. Все им некогда, недосуг,
спешка, государственные заботы!
Иных и совсем не узнать: черт его знает, весь век в штатских числился,
а тут френч сшил, галифе, сапожки, наган у пояса. Генерал? Полковник?
Главный комиссар?
И в партийных газетах - одно ликование: "Мы, партия
социалистов-революционеров", "Мы, верные рыцари революции", "Победоносное и
свободное воинство русское", "свобода", "власть", "земля" и бесконечное
"ура", "ура", "ура".
Антонов дрожал от этого грохота, блеска. Думалось: "Ого! Быть и мне
комиссаром в губернии. А там и дальше махну - в Питер, командовать, быть на
виду! И мы прогремим!"
Знал Антонов, что большевики, которых он считал ни к чему неспособными,
гордо подняли голову, слышал, как рабочие Питера встретили Ленина, читал в
своих газетах злобную ахинею о большевиках, опиравшихся на тех же самых
пролетариев, которых не понимал, боялся, ненавидел - слишком быстро
раскусили они его.
"Возьмут верх, - думалось ему, - крышка нам - и прости-прощай мои
мечты!"
И вдруг действительно все мечты к чертовой матери: назначили Антонова в
Тамбов начальником второго района милиции.
Насмешка, издевка! Говоруны на виду, говоруны у власти, в губернии и в
Питере, а ты-де, серая скотинка, и в милиции хорош будешь. Вот так власть -
воров лупить!..
Почти год сидел Антонов в милицейской части, подписывал, не глядя,
протоколы, сжав зубы, бил жуликов, ходил на митинги и, усмехаясь, слушал
речи о свободе и равенстве.
Сегодня начальник губернской милиции, член губернского комитета эсеров
Булатов приказал явиться в этот дом на Тезиковской, а зачем - неизвестно.
Целый час ждет Антонов начальство. В доме тихо, за окном - ветер и снег.
Монотонно, тоскливо тикают часы, гнетут тревожные мысли...

4

Ветер с силой ударил в ставню. Антонов вздрогнул и очнулся от раздумья.
Часы пробили десять раз. Александр Степанович огляделся. Гостиная, где он
сидел, скорее походила на музей из-за обилия фарфора, живописи, скульптуры и
других произведений искусства, ценность которых не ускользнула даже от
рассеянного внимания Антонова.
Потом два раза мелодично прозвучал звонок, запели двери, и Антонов
услышал, как в прихожей, отряхиваясь и отфыркиваясь, раздевались люди. Через
минуту вошел хозяин.
Худощавое, матово-желтое лицо его дышало покоем, глаза смотрели слишком
пристально и настороженно, слишком красивые губы оттенялись белокурыми,
тщательно подстриженными рыжеватыми усиками. Он был высок, строен, гибок и
выглядел молодо, если бы не лысина, которую не могли скрыть редкие, до
блеска прилизанные и зачесанные на косой пробор волосы.
Антонов подивился его одежде. И впрямь, хозяин выглядел так, словно