"Елена Висенс. Неизвестная правда об испанских детях в СССР " - читать интересную книгу автора

общежитиях, требующих капитального ремонта. Так, в Кокарде в комнате
размером в 2 квадратных метра проживают два человека, в комнате 12 кв.
метров - шесть человек... В результате скученности и антисанитарии, среди
политэмигрантов только за истекшую часть зимы зарегистрировано 26 смертных
случаев (детей 0 24, взрослых - 2). Распространилось заболевание желтухой".
В том же сообщении приводились выдержки из писем испанских женщин своим
мужьям, сражавшимся на фронте. Как видим, вся корреспонденция тогда
перлюстрировалась - цензоры докладывали о крамоле "наверх", "сверху"
информация передавалась далее. Итак, Меркулов - Димитрову, цитировал
фрагмент ряд частных писем. В одном из них обнаружилась крамола:
"Мои вещи я уже продала все, а жизнь очень и очень трудная. Я очень
боюсь того, что здесь умрет очень много молодежи. Жена Валентино, 21 год,
которая жила в Мытищах и Монино, уже умерла. Пиллар - жена Вернаво, болеет
туберкулезом. В больнице лежат еще три женщины, которые, наверное, живы не
будут. Народ здесь весь слабеет".
Как отмечал в этой связи Меркулов в своем отчете, "у отдельных членов
испанского коллектива проявляются реэмиграционные настроения". И опять
выдержки из писем, как доказательство:
"Только в СССР я голодаю. Если бы я был в другой стране, то никогда бы
не голодал и не находился бы в таких жалких условиях. Здесь рабочий класс
живет хуже, чем в капиталистических странах"
(из письма Гарсии Сан Гансело).
"Я здесь, как и в Краматорске, не верю в победу Красной Армии. Все
рабочие на заводе уже тоже не верят в победу. Они только ждут и надеятся на
второй фронт. Когда мы поедем в Испанию, тогда я об этом буду говорить"
(из письма Лопеса Антонио Соравии).
А вот примеры из отчета другого работника НКВД, Федотова, за 21 марта
1943 года, и вновь - выдержки из писем:
"Ничего хорошего сообщить отсюда не могу. Наши люди продолжают умирать
и что хуже всего, многие из них умирают от голода"
(из письма Арибас, г. Коканд).
Для многих испанцев, привыкших к совсем другому климату, русский холод
был мукой адовой. Неслучайно и об этом было в письмах (из отчета того же
Федотова):
"Самое трудное - это холод, который тут достигает 55-60 градусов. При
той одежде, которая есть у нас, выдержать невозможно. Уже теперь у нас много
больных из-за холода. Нас надо убрать отсюда, так как выдержать мы этого не
сможем"
(из письма Эльвиры Бласко Поки).
Поскольку местные власти часто использовали испанских политэмигрантов и
детей на черных работах (и это прямо отмечается в отчете Федотова), кое-кто
отваживался писать и об этом:
"Я приехала из колхоза, где перенесла все муки Каина. Теперь мы
вернулись, но не надолго, потому что должны пойти ощипывать кур. Нас не
оставляют в покое, не дают учиться, а мы бы так хотели учиться. И все это
потому, что о нас никто не заботится. Мы почти босые и это по здешней грязи.
У меня появляется настроение удрать отсюда"
(из письма Эспимаро, г. Бирск, БАССР).
Встающие перед глазами картины невыносимых условий жизни испанских
политэмигрантов и испанских детей совершенно не соотносятся с традиционным у