"Януш Леон Вишневский. Постель" - читать интересную книгу автора

Барселону, в темноте, под тихую, плывущую из динамиков музыку ты задала бы
эти вопросы. Точно так же, как иногда их задают женщины. А поскольку женщины
по природе своей не могут не ревновать, а еще потому, что обещания не
ревновать даются под давлением сиюминутных обстоятельств, я никогда не
отвечал на такие вопросы. Я все никак не мог понять, зачем женщины хотят это
знать. А может, они вовсе не хотят и это всего лишь провокация с их стороны?
Может, единственный правильный ответ - это "не скажу, потому что не помню ни
одного важного прикосновения к другой женщине, кроме тебя", а потом
зажмуриться, чтобы она не смогла разглядеть в моих глазах лжи? Вот если бы
об этом спросила моя машина, я бы ей ответил. Всю правду бы выложил. Без
колебаний. С именами, датами рождения и пикантными подробностями нашей
близости. Мне не пришлось бы даже выдумывать имена. У всех моих машин были
женские имена. Все они были для меня самыми красивыми, каждой из них я
хранил верность, во всех был безумно влюблен, к каждой прикасался и каждую в
свое время бросил.
Ради очередной. Той, что помоложе.
Расскажешь мне о них? Обо всех них? Расскажешь?
Ладно. Про первую любовь... Неправда, что первая - значит, самая в
жизни главная. Это придумали ревнивые и завистливые "первые". Для меня самая
главная - последняя любовь. Впрочем, и первая имеет значение. Она самая
невротическая и самая загадочная. Ее ни с чем нельзя сравнить. Моя была
родом из Италии ("Fiat-126p"). Такая миниатюрная, что порой казалось, я могу
отвезти ее на лифте в ванную на десятый этаж и помыть. Мы все ее любили. Моя
жена, моя дочка Иоася и я. Иоася (1983 года рождения), наверное, больше
всех. Когда Иоася не могла заснуть, я клал ее в пеленках на заднее сиденье и
делал несколько кругов по кварталу. Сразу засыпала. Хотелось бы верить, что
от ритмических усыпляющих потряхиваний на выбоинах, а не от бензиновых
испарений.
Потом я познакомился с чешкой ("Коda-120L"). Сегодня я знаю, что из
всего чешского только манекенщицы прекрасны. А тогда, в 1984 году, мне
казалось, что чешские автомобили тоже ничего. Тем более в экспортном
варианте, купленные в "Певексе",[7] за доллары. Когда в те времена люди
платили доллары в "Певексе" за машину, а не за кафель, обои или детское
питание, то даже "Koda-120L" должна была казаться любовью. С ней у меня не
было связано никаких особых переживаний. Во всяком случае, наши переживания
никогда не совпадали. Она всегда опаздывала. Того же мнения и большинство
мужчин...
Потом в Польше случилось нечто небывалое (вторая половина восьмидесятых
прошлого века). Самой востребованной жидкостью у мужчин стал бензин.
Карточки на водку меняли на карточки на бензин. А дома гнали самогон. Всех,
у кого машина работала на дизтопливе, искренне ненавидели на автозаправках.
Такой клиент не давал сверху и не приезжал в два часа ночи с отчаянной
надеждой заправиться. Он мог, как тракторист, заливать сколько хотел. Мне
противны взятки. Водка тоже. Я без памяти влюбился в "Daihatsu Charade".
Впервые я прикоснулся к ней в Копенгагене. Она была прекрасна. Пахла
малиновым шампунем. И была удивительно стройной. За привоз машины из-за
границы надо было платить пошлину, которую тогда рассчитывали по весу (sic!)
машины. Моя "DC" (Диси) была и худенькой и дизелем, и в день я мог залить в
нее сколько хотел, как те трактористы. Но не только за это я любил ее. Мы
проехали вместе более 140 тысяч километров. Масса воспоминаний. Наши поездки