"Януш Леон Вишневский. Постель" - читать интересную книгу автора

письма от него не приходили, он казался мне далеким и отсутствующим. Даже
если сидел тут же рядом, за столом или приходил ко мне в комнату и целовал
меня на ночь. Мой отец даже сказки на сон грядущий - рассказывай своим
будущим детям сказки, это очень важно! - "рассказывал" мне в письмах. Когда
я была совсем маленькой и еще не умела читать, он их просто рисовал. Вот
почему Красная Шапочка у меня всегда ассоциируется со мной, Бабушка - с моей
собственной бабушкой, а у Волка зубы и глаза были как у соседа с третьего
этажа в нашем подъезде. "Девочка со спичками" Андерсена, "рассказанная"
рисунками моего отца, пришла в двадцати четырех пронумерованных толстых
письмах. Этими письмами отец пытался компенсировать свое отсутствие. Хотя
вовсе не был обязан. Может быть, это и странно, но я любила его именно
отсутствовавшего. Это совсем не так трудно. Требуется лишь немного смирения,
щепотка иллюзий и капля времени. Моя мать никогда не была настолько
смиренной, чтобы дать ему это время.
Я никогда не говорила отцу, что люблю его. Только раз написала это.
Когда моя бабушка - его мать - умерла, а он был где-то возле Новой Зеландии
и не мог попрощаться с ней. Может, не надо было писать ему тогда об этом. Да
и говорить человеку, что любите, только ради того, чтобы утешить его, не
следует. Написать написала, а сказать не успела. После этого я получила от
него только одно письмо, и он исчез. И хоть я помню текст письма наизусть, я
иногда достаю его и перечитываю. Снова и снова, исполненная веры, что, может
быть, все-таки между строчек отыщется закодированное "прощай". Пока что
ничего такого не нашла. Я даже не знаю, где его могила. И теперь все моря
представляются мне кладбищами...
Я ведь никогда не рассказывала тебе о моем отце, правда? Ты даже не
знаешь, что вот уже двенадцать лет, как его нет в живых. А не рассказывала,
потому что ты никогда о нем не спрашивал. Зато твоего отца мы "проработали"
досконально. Особенно я. Но оставим наших отцов.
Вернемся к тебе.
Так вот, мне не хочется быть твоей очередной скукой. Уж лучше, чтобы ты
меня возненавидел. В рейтинге всех эмоций - об этом ты мне тоже говорил
(может, помнишь, когда и где? А может, даже помнишь, чем мы занимались, пока
ты все это говорил?) - ненависть стоит после вожделения и перед желанием
отомстить. Ты меня хотел, это точно. Теперь у меня есть шанс на твою
ненависть. Допускаю, что пробужу в тебе и желание отомстить. Стало быть, у
меня есть шанс отхватить три самых больших куска пирога и добиться того, что
ты меня никогда не забудешь. Скука и тоска - ты считаешь, что между ними
есть разница, которой я не в силах уловить, - были в самом конце твоего
списка. В смысле, в конце того списка, который ты тогда успел прошептать мне
на ухо. Я точно помню, потому что с каждой фразой на мне оказывалось все
меньше одежды. Ты сначала втягивал в себя воздух, а потом, начиная каждую
новую фразу, тихо выдыхал его, уже теплый, в мое ухо. На "тоске и скуке" я
уже была совершенно раздета. Под страстный шепот ты с суетливой поспешностью
все пытался снять с меня платье, которое пусть и позже, чем я, но в конце
концов также тебе поддалось и, сползая с моих плеч и медленно скользя по
телу, упало на твой письменный стол, покрыв, как саваном, фотографию твоей
жены...
Потом, готовая к любви, облачившись в наготу и греховность, я вся
превратилась в губы, грудь, бедра, ягодицы, плечи и ладони. Ведь ты это во
мне любишь больше всего, правда? Одурманенная тем, что ты делаешь со мной, я