"Януш Леон Вишневский. Постель" - читать интересную книгу автора

щетиной. Когда он думает, он щурит глаза и нервно почесывает лоб. Он
по-разному пахнет утром и вечером. Утром я улавливала запах цитрусов, а
вечером - что-то душно-тяжелое, восточное. Предпочитаю этот его вечерний
запах. Да и всего его предпочитаю больше в вечернем варианте. Говорит он
тихо, очень медленно. Иногда слишком тихо и слишком медленно. Старается
говорить со мной по-немецки, а когда ему не хватает слов, переходит на
английский. По телефону часто разговаривает по-испански, ввертывая
английские слова. Особенно ругательства. И каждый раз просит у меня
прощения. Он никогда не отключает мобильник, даже когда мы вместе. Целых три
мобильника не отключает, потому что у него всегда при себе их три. Сначала
(это "сначала" звучит глуповато, потому что мы знакомы ровным счетом сорок
дней) меня это очень раздражало, в конце концов я привыкла. При мне он
отвечает только по одному. Остальные два игнорирует. Это уже что-то, правда?
У него малиново-красные полные губы, которые он часто прикусывает или
облизывает. Не знаю, замечает ли он, надеюсь, что нет, но иногда я
всматриваюсь в эти губы, как в спелую малину, которую так и хочется
попробовать. Ты когда-нибудь ела малину в январе? Вот и я тоже. Пока нет...
Ты еще не знаешь, но тем, что я познакомилась с ним, я обязана только
тебе. Если бы ты не позвонила мне две недели назад, в субботу, я никогда бы
не узнала о его существовании. Ты позвонила, когда я была уже в дверях,
собираясь идти на занятия. Я даже не знаю, почему я ответила на тот звонок.
Сегодня я верю, что это было предопределение, а не случайность. Помнишь? Я,
запыхавшись, сказала, что убегаю, а ты, еще более запыхавшаяся, сказала мне,
что у Мачека прорезался первый зуб. Тебе непременно хотелось рассказать мне
об этом. Я тогда прервала тебя. Пообещала позвонить вечером. Не позвонила.
Вечером о том, что на свете существуют телефоны, мне напоминали только время
от времени дребезжавшие в его кармане идиотские "Нокии". Но мне не хватило
сообразительности связать это с данным тебе обещанием. В тот вечер я вообще
слабо соображала.
Так вот, после того разговора с тобой я выбежала из дома и за
пешеходным переходом стала махать рукой в надежде остановить такси. Ненавижу
опаздывать на занятия. Какой-то идиот-водитель, не обращая внимания на
огромную лужу от растаявшего снега, проехал так быстро и так близко к
тротуару, что в одно мгновение мое новое светлое пальто превратилось в
тряпку, которой, казалось, мыли пол Центрального вокзала. Потеки грязи и
воды были и на моем лице, и на волосах. Я чуть не разревелась от злости и
даже не заметила, что эта машина остановилась метрах в двадцати от меня, а
потом водитель дал задний ход и подъехал к тому месту, где я стояла. Сначала
вышел водитель. Вежливо попросил прощения. Я заорала на него. Я уже давно не
выкрикивала столько ругательств, сколько выдала их в ту минуту. Вскоре я
заметила, что у меня за спиной стоит высокий мужчина и пытается что-то
сказать. Это был Энрике. Малиново-красные губы, "гусиные лапки" вокруг глаз,
седая прядка над правым виском...
Я и на него тоже стала кричать. Он стоял, понурив голову, как маленький
мальчик, выслушивающий выговор на линейке в летнем лагере. Он прервал меня и
спросил по-английски, "согласится ли мадам, чтобы его фирма взяла на себя
расходы по восстановлению ее пальто и компенсировала потерю ее драгоценного
времени". Я сначала подумала, что он издевается надо мной, а потом мне стало
стыдно. Я обругала не того, кого надо! Одну машину не могут вести два
водителя. В тот момент я не хотела никакого "восстановления". Я хотела