"Ю.Визбор. Завтрак с видом на Эльбрус." - читать интересную книгу автора

отчаянии и ужасе, что такая мысль вообще может прийти в голову ребенку. Я
сказал ей: "Мася, в твоей жизни не будет никаких бомб". - "А я умру?" "Нет,
ты никогда не умрешь. Ты будешь жить очень счастливо". (Когда Танюшка и
вправду умирала от седьмой пневмонии за месяц, я носил ее на руках, а она,
обнимая меня за шею, с недетской силой, кричала только одно: "Папочка, я не
хочу умирать". Мы едва спасли ее тогда.) - "А я буду рождать детей? Я не хочу
рождать". - "Почему?" - "Это больно". - "Но ведь мама тебя родила". - "Ну
ладно, только одну дочку". - "Ну хорошо, дочку так дочку". - "Па, а тех кто
в море утонывает, их водолазы спасают?" - "Некоторых спасают". - "А мы с
тобой некоторые?"
Да, безусловно, мы - некоторые. Безусловно, нас спасут водолазы. Мы не
утонем в море. Мы спрячемся от бомбы под кровать. Дети не терпят трагедий.
Их мозг не адаптировался к печалям. Они желают именно той жизни, для которой
и создан человек, - радостной и счастливой. Они - проповедники всеобщего
благополучия. В них живет чистая, ничем не запятнанная идея.
...Мы едем на троллейбусе N23. Он останавливается у Столешникова
переулка, у магазина "Меха". За окном - распятая шкура волка, черно-бурые
лисы, свернувшиеся клубочком, шапки из зайцев, каракуль. Был вечер, и в
витрине уже зажгли освещение. "Магазин убитых", - сказала моя дочь. Она не
могла простить человечеству ни ружей, ни бомб, ни самой смерти как системы.
Потом, когда обе мои бывшие жены разлучили меня с дочерью - одна из
высоких и благородных соображений ("этот подлец никогда не увидит моей
дочери!"), а вторая из-за нестерпимой, болезненной ревности,- я часто
приезжал к ее детскому саду и, стоя в тени дерева, издали видел, как в
смешном строю красных, голубых, розовых шапочек плывет и ее цыплячья
шапочка, для защиты от ветра изнутри подбитая шелком. Я чувствовал, что моя
дочь скучает без меня. Я это не просто знал, а чувствовал. Нас не разлучали
ни километры, ни океаны, ни снега. Нас разлучали страсти, ужасающая
жестокость характеров, желание сделать маленького человека, рожденного для
добра, орудием злобной мести.
Никогда, до самой смерти я не смогу простить этого ни себе, ни обеим этим
женщинам, моим бывшим женам, которых я любил и которые клялись мне в вечной
любви.
...Посмотрев на свою дочь, я садился в метро, вагоны поезда летели среди
привокзальных пакгаузов, весенней черноты насыпей, останавливались у
бетонных пристаней станций, построенных в свое время по одному унылому
ранжиру. Я на время успокаивался, но счастья не наблюдалось. "Мне пора на
витрину, - думал я, - туда, где распят серый волк над свернутой в калачик
черно-бурой лисой. В магазин убитых". Так я думал о себе, и это была правда.
Я был убит. То, что осталось от меня, было уже другим человеком.

...Хруст спрессованного снега под похожими на ортопедическую обувь
горнолыжными ботинками. Некрутой скользкий склон к нижней станции канатной
дороги. Очередь. Цветные куртки, пуховки, анораки, свитера, штормовки.
Заостренные концы лыж, чуть шевелящиеся над очередью, как пики древнего
воинства. Металлические поручни турникетов, каждый день полируемых тысячами
локтей. Колесо' подъемника. Контролеры канатной дороги с недовольными
лицами. Сегодня главный внизу - красавец Джумбер. Вот он стоит в кепочке
фирмы "Саломон", в куртке фирмы "Мальборо", в стеганных брюках "Ямаха", в
очках "Килли", в ботинках "Кабер", с палками "Элан", с лыжами "Россиньели