"Георгий Николаевич Владимов. Не обращайте вниманья, маэстро" - читать интересную книгу автора

- пишем, и эти записочки, сложив гармошкой, сжигаем в пепельницах. Господи,
что же от нас останется? А вот что. Я-то Ахмадулину прозевал, а они - даже
разговор записали. Те, от кого мы прячемся, увиливаем, петляя, "раскидывая
чернуху", неутомимые эти труженики наши, ревнивые следопыты, проделывают за
нас же всю необходимую работу, собирают нашу историю - по крохам, по
щепоткам, по обрывкам из мусора, по следам на копирке, а то и целыми кипами
бумаг - при удачном обыске. Плетя свою паутину, они связывают в узлы
разорванные, пунктирные нити наших судеб. Мы что-то могли потерять - у них
ничего не потеряется! Все будет упрятано в бронированные сейфы, в глубину
подвалов. Я приветствую тебя, диссертант третьего тысячелетия, и прошу у
тебя прощения! Когда все это будет разложено по музейным папкам, из которых
ты любую сможешь востребовать по простому абонементу, ты мог бы - выбеги я к
подъезду! - услышать наши голоса, а то и увидеть покадровую съемку нашей
встречи: вот я подхожу, слегка спотыкаясь на ровном месте, протягиваю книжку
(в лупу можно рассмотреть титулы), Белла Ахатовна смотрит удивленно, потом с
улыбкой, мы оба в кадре, и она что-то пишет в книжке, которую я стараюсь
покрепче держать в руках. И, поскольку возникло бы подозрение, что я через
нее предупредил наблюдаемого, ты нашел бы в этой папке все обо мне: мои
привычки, мои слабости и пороки, и какой тип женщин я предпочитал, помногу
ли пил и нуждался ли опохмелиться, ну и мои, ясное дело, умонастроения. И ты
б тогда составил полную картину, что же собою представлял я, не пошевеливший
пальцем, чтоб приблизить то время, когда нам дадут прочесть нашу собственную
историю.
- Даю оперативку, - прерывал мои размышления мордастый. - Вечером у
хозяина слет ожидается. Надо полагать - с водочкой.
- Три пол-литры куплено "Старомосковской", - подтверждал Коля-Моцарт. -
Валера фиксировал в магазине.
- Будет кое-кто из диссидентуры, - мордастый называл имена, которые
можно услышать по радио, то есть когда-то было можно, покуда эти поляки не
вынудили наших глушить "вражеские голоса". - Привезут, конечно, "документы"
на подпись... Ну, это не наша забота. А вот проследить насчет рукописей.
Есть сообщение, что двое молодых собираются прийти, из "Союза независимых",
или как они там себя называют? Что-нибудь почитают, наверно, вслух, а если
толстое - то оставят.
- Так чего с этим делать? - спрашивал Коля.
- Фиксировать, больше ничего. Пока никаких указаний не было. Наш объект
- хозяин. И - каналы, каналы!
Уходя, мордастый взглядывал мельком на мою "золотую полочку", где уже,
как вы понимаете, никаких "Зияющих высот" не стояло, зияла пустота.
- Сынок ваш взрослеет, - как-то сказал он на прощанье папе, желая
доставить приятное. - И в целом мы вами довольны.
- А мы вами - нет, - отвечал папа - впрочем, когда дверь за мордастым
закрылась.
С моими стариками определенно что-то происходило. Они все больше
мрачнели. Папа охладел заметно к своей коллекции, забывал протирать ее
тряпочкой по утрам, рассматривать и переставлять часы с места на место, даже
заводить забывал - и вскоре иные вовсе умолкли, дзинькали и блямкали только
те, что с недельным заводом; он все реже шикал на маму, а мама все меньше
стеснялась нашей пониженной звукоизоляции.
- Ты знаешь, Матвей, что я решила? - спрашивала она посреди тишины.