"Георгий Николаевич Владимов. Не обращайте вниманья, маэстро" - читать интересную книгу автора

не заметил. Как мне было ему посоветовать, чтоб он хотя бы завесил окно? В
сущности, это ребячество, без которого можно обойтись, - эта его привычка
поглядывать время от времени, отрываясь от своих писаний, на зелень, на
верхушки кленов, ив, тополей. Я понимаю, он сам их когда-то сажал - больше,
чем кто другой в доме, - и ему, наверно, любопытно смотреть, как они
вытянулись и разрастаются с каждым летом, поднялись уже к пятому этажу. Его
это, наверно, вдохновляет, но надо же учесть и 12-этажник, что стоит
наискосок, оттуда в сильную оптику можно, пожалуй, и прочитать, что он там
пишет. Или он думает, что если сам он в чужие дела не лезет, то и другим нет
дела до него? Но, когда он, по своему расписанию, спускается во двор и
бродит между домами, кому-то названивая из разных автоматов, не может же он
не чувствовать на себе десятки взглядов - любопытствующих, осуждающих, а то
даже испепеляющих, - ведь отчего-то он каменеет лицом, проходя сквозь эти
взгляды, старается пройти быстрее. Вслед ему поворачивают головы все бабушки
в беседках, и все детишки в песочницах, и даже собаки - в соответствии с
настроением хозяев - натягивают поводки в его сторону. Такой вот микроклимат
в нашем микрорайоне. Все ведь знают: с тех пор, как его исключили из союза
писателей, к нему исправно каждые три месяца является участковый и снимает
допрос, на какие средства он живет, а однажды у всех на виду нашу
знаменитость вывели под руки и, усадив в желто-голубой "Москвич" с синим
фонарем на крыше, повезли в отделение - за два квартала, откуда он, правда,
вернулся через час пешком.
С этим участковым, дядей Жорой, мы кланяемся, и я тогда спросил у него:
- Что, выселять будут - как тунеядца?
- Тунеядец-то он тунеядец, - сказал дядя Жора с досадой, разглядывая
носок сапога, - да у него книжки печатаются - в Америке, в Англии, в Швеции
и хрен знает где еще. Кроме как у нас. Сигналы на него поступают, а как на
них реагировать? Его, понимаешь, дипломаты приглашают, не очень-то
подступишься.
- Трудный случай? - спросил я.
- Весь ваш район трудный. И чего я из Коминтерновского сюда перевелся?
Хотя там тоже писателей этих до едреной фени.
Дядя Жора у нас недавно, а я здесь живу с детства. И я помню, как этот
наш тунеядец был некогда в большой моде, его печатали в "Новом мире", и по
его сценариям снимали фильмы, и вот в этой самой квартирке пел громоподобно,
услаждая весь двор, покойный теперь артист Урбанский. И тогдашняя восходящая
звезда Л. Л. привозила дорогого автора со съемок на своей машине, и оба
наших дома
наблюдали, как она ему на прощанье протягивает цветы. И эти старушки,
бывшие еще только зрелыми дамами, домогались его автографа. Да все, кто
теперь воротят от него носы, старались попасться ему на глаза, удостоиться
пятиминутного разговора.
Я не знаю, что такое случилось с ним - да с ним ли одним? Тогда была
кампания любви к молодым, любили целое поколение, которое почему-то
называлось "четвертым", и он входил в эту плеяду, "надежду молодой
литературы", считался в ней "одним из виднейших". Потом у всей плеяды что-то
не заладилось с их новыми книгами, не так у них стало получаться, как от них
ждали, к тому же они имели глупость "нехорошо выступать" и что-то не то
подписывать и до того довыступались и доподписывались, что их стали
выкорчевывать всем поколением сразу. Теперь и не прочтешь нигде, что было