"Георгий Николаевич Владимов. Большая руда" - читать интересную книгу автора

-- Есть у тебя совесть, Антон? - закричал Пронякин, впрочем, только
так, для порядка.
-- А как же, - сказал Антон и дал длинный гудок. - Не вякай под руку,
отъезжай.
Пронякин сел и, не закрывая дверцу, чтобы смотреть назад и под колеса,
повел машину к выезду из карьера. Так он начал свой первый рейс.
К выезду вели метров семьдесят ухабистой дороги, проложенной по камню,
по глине и песку, и затем песчаная разноцветная лента, извивающаяся по
крутостям склона. Где-то на верхних горизонтах
она переходила в бетонку. Перед глазами Пронякина маячил темно-зеленый
"ЯАЗ" Федьки Маковозова. И по тому, что он слышал Федькин двигатель сквозь
шум своего, Пронякин понял, что его "МАЗ" идет несравненно легче и что есть
шанс немедленно "ободрать" Федьку. Сантиметр за сантиметром он подбирался к
Федьке и наконец поравнялся. Федька что-то напевал с набитым ртом, откусывая
от черной краюхи, и, увидев рядом лицо Пронякина, весело подмигнул. Затем на
его лице - всегда полусонном, с вывернутыми губами и помидорным румянцем -
отразилось беспокойство. Рука незаметно упала с баранки вниз, машина
взревела и окуталась дымом, но это уже не помогло ей догнать уходящего
Пронякина.
Пронякин оглянулся и сделал Федьке ручкой, Федька сердито шевелил
губами за ветровым стеклом и сверлил пальцем висок. - Мне же двадцать две
ходки... - так же беззвучно объяснил Пронякин и показал на пальцах.
Федька хлопнул по лбу ладонью и показал вниз, на обрыв. Тогда Пронякин
все понял. Он обогнал на таком участке дороги, где Федькина машина
оказывалась с краю. Он сделал извиняющееся лицо и сбавил обороты, пропуская
Федьку вперед. Но тут Федька и вовсе рассвирепел и, высунувшись чуть не до
пояса, заорал:
- Куда ты пятишься, дура?! Куда? Уж ободрал, так не осаживай! Пшел
вперед, душа с тебя вон...
Пронякин усмехнулся и легко оставил его позади.
Теперь перед ним покачивался и прыгал номер "БЕА 13-48". Но он еще не
запомнил всех номеров и, лишь зайдя сбоку, узнал по сварному шву на кузове
машину Косичкина. Он был самым опытным в бригаде, этот морщинистый и
желтолицый, как старый японец, Косичкин. За глаза его так и называли -
"японец". И всегда он был чем-нибудь недоволен. Здесь, на руднике, ему не
нравилось. Не нравилось - и все. Собственный "ЯАЗ" ему не нравился. И
шампанское ему тоже не нравилось, хотя он выпил все до капли. А нравилось
ему вспоминать, как он служил на пожарной машине в маленьком городишке под
Харьковом, и как его знал весь городишко, и что это была за работа. Раз в
сутки он мчался, как угорелый, и показывал свой первый класс, а в остальное
время лежал под машиной, приладив руки веревочной петлей к подмоторной раме,
и спал. Или предавался размышлениям. Все проходившие мимо думали, что он там
что-нибудь починяет, и изумлялись его трудолюбию. И еще, как он похвалился в
"зверинце", за всю жизнь он не задавил даже курицы. Но вот нелегкая однажды
вытащила его из-под машины и привела на этот карьер. И держит здесь, хотя
ему все не нравится.
Пронякин подобрался к нему вплотную и стал обходить, повторяя свой
маневр. Он увидел недовольно сморщенный лоб Косичкина, точно у того болел
живот, и, сделав виноватое лицо, слегка осадил назад.
- Но-но-но! - закричал Косичкин и погрозил согнутым пальцем. - Ишь,