"Георгий Николаевич Владимов. Большая руда" - читать интересную книгу автора

собственный опыт был куда меньше. Вечером он помог ей закрывать буфет и
пропустил свой поезд и остался у нее, в той же крохотной комнатушке
станционного домика.
За окном грохотали поезда, которые здесь не останавливались, и желтые
пятна от их огней прыгали по ее лицу и груди. В эти минуты ему отчего-то
становилось нестерпимо жалко ее, и он спросил:
- И не надоело тебе вот так?
-- Надоело, - созналась она честно. - Знаешь, как надоело! Вся жизнь
моя, как проезжая дорога.
Он помолчал и сказал неожиданно для себя:
- Ну так уедем отсюда.
- Уедем? - Она приподнялась на локте и склонилась над ним. Волосы ее
касались его лица. - Ты сказал "уедем". Это как же - вместе?
- Ну вместе...
- Постой, - сказала она. - А кто ты мне?
Он не ответил. Но утром, когда она оделась и пошла приготовить
что-нибудь ему в дорогу, он уже знал, кто он ей и как назвать ее, он твердо
решил это к утру. Она удивилась и, жалея его, рассказывала ему все о себе,
но обо всех ее похождениях он знал заранее - и настаивал на своем. Сдаваясь,
она упрекнула его - еще с удивленной улыбкой, еще не веря тому, что
свалилось неожиданно к ней в руки:
-- Увозить ты меня, а куда - и сам не знаешь. Хорошо ли это?
Он ответил:
- Ехать - всегда хорошо.
И на третий день они уехали и долгие годы скитались вместе.
Он ни разу не раскаялся в этом и никогда не жалел, что не остался тогда
у "куркулей", - так он их называл, пока обида не угасла, - хотя какие уж они
там были "куркули"! Он мог бы им спасибо теперь сказать, все вышло к
лучшему, встретил такую, какая и нужна ему была. Вот только ничего у нее
самой не было, кроме оравы родичей в Горьком, и никогда они ничего не могли
нажить, хотя она умела попасть на хорошее место и неплохо заработать.
Сначала, когда еще были молодость и любовь, они легко расставались с тем, от
чего не пахло ни молодостью, ни любовью, и уходили на другое место, а потом,
когда захотелось чего-то еще, этого уже трудно было добиться, потому что
вместе с этим пришла усталость. Вернее, они пришли вместе, усталость и
желание чего-то еще. И все равно они любили друг друга, хотя он и изменял ей
в отъездах, да и она, наверное, изменяла ему.
Теперь, готовясь к тому, что должно было с ним произойти, он понял, что
все было хорошо тогда - и лунная ночь в степи, когда он шел к невесте, и
молодой запах осоки, и женщина, которая поделилась тарелкой борща, а потом и
постелью. Может быть, во всей его жизни только и были два счастливых дня -
тот, на маленькой станции, под Камышином, и сегодняшний, когда он поднимался
из карьера. Он взял бы все это с собой в последнюю, самую дальнюю дорогу...
Но он не смог ничего взять, потому что услышал далекое фырканье машины
и плеск разгребаемой грязи. Машина была легковая и шла от аэродрома. Он
догадался, что Силантиков все же завяз, но Хомяков привез врача на самолете,
и в нем опять шевельнулась надежда. Затем отсветы фар заплясали на потолке,
и машина остановилась. Из нее вышли двое. Они прошли под самым окном.
Он услышал простуженный голос Хомякова; сквозь приоткрытую форточку
долетели обрывки фраз: