"Георгий Николаевич Владимов. Большая руда" - читать интересную книгу автора

- Утешила! Через двадцать лет никто за здорово живешь не станет ломать
себе шею. А впрочем, черт его знает... Ну что вы стоите, как истуканы? Я же
сказал: "Готовьте!" Инструменты возьмите мои, в саквояже. И готовьте,
готовьте, не будем рассусоливать.
Пронякин не слышал их и ждал, когда они вернутся к нему. Он ждал их с
надеждой и страхом и даже обрадовался, услышав, как стукнула дверь внизу. Он
не знал, что это Федька с Антоном принесли коньяк, за которым они ходили за
восемь километров в Лозню, и решил, что его до утра оставят в покое.
Но дверь отворилась, и вошла сестра. Она включила все лампы в люстре и
улыбнулась Пронякину дрожащей улыбкой. За нею вошли врачиха и санитар с
носилками, тяжелый и длиннорукий, с проседью в рыжих усах и кудлатой
пепельной головой. Он кашлянул в кулак и подошел к постели Пронякина. Втроем
они стали перекладывать его на носилки - очень бережно и потому очень долго.
А когда он снова пришел в себя, он уже лежал на столе, на боку, накрытый
простыней, и потолок качался над ним. Сестра подняла шприц к свету и
выплеснула несколько капель. Потом врачиха отобрала у нее шприц. Потом он
увидел хмурое лицо хирурга, который подходил к нему, подняв руки, облитые
желтым лаком перчаток.
И Пронякин вздохнул, закрыв глаза, и вытянулся, готовый ко всему на
свете, готовый опять провалиться с рычанием в лиловую пустоту.


9


А среди ночи он проснулся с тревожным ощущением, что с ним сейчас, вот
через минуту, что-то произойдет. Это ощущение было сильнее, чем свежий
надрез на затылке, и отчасти знакомо ему. Как будто он на вечеринке хватил
лишнего и почувствовал себя скверно, и надо побыстрее, пока еще что-то
соображаешь, выбраться - через стулья и колени соседей - на свежий воздух,
иначе потом не оберешься стыда. Но тут опять боль взялась за него и не
отпускала. Он хотел позвать сестру и не мог позвать, потому что перехватило
дыхание.
Вокруг была темнота - наверное, все ушли и плотно прикрыли дверь, - и
он не понимал, откуда берутся голоса, которые доносились к нему глухим
бормотанием. Он догадался, что их там трое: сестра, врачиха и еще как будто
та девочка, что работает на отвале; она теперь что-то рассказывала им, а они
расспрашивали. Ее голос был самый звонкий, но она проглатывала слова, и он
различал только свое имя. Но по тому, как она говорила и как дрожал ее голос
испугом, сожалением и затаенной, стыдной для нее самой радостью, он понял,
что она рассказывала им, как он не взял ее с собой в карьер.
- Треплются бабы - сказал он самому себе, мысленно усмехаясь. - Надо же
бабам потрепаться.
Дыхание опять вернулось, и, должно быть вернулся голос, но он не стал
звать сестру. Боль начала утихать. И он понял вдруг, почему молоденькая
сестра боится остаться здесь одна этой ночью. Он был уже слишком обессилен,
чтобы эта мысль могла его потрясти или напугать. Кто-то из них встал и вдруг
оказался очень близко, и он нарочно старался дышать громче и ровнее; ведь
они, наверное, хотели слышать его дыхание.
Они опять забормотали там, за глухой стеной, но он уже не прислушивался