"Владимир Николаевич Войнович. Претендент на престол ("Солдат Иван Чонкин" #2) " - читать интересную книгу автора

по тротуару, вдруг скрип тормозов, кто-то сказал: "Эй, товарищ!" Я
оглянулся, и в этот момент какая-то сила оторвала меня от земли, по-моему,
я сделал даже что-то вроде сальто, а пришел в себя уже на заднем сидении
"эмки" между двумя верзилами в шляпах, надвинутых на глаза. Я, конечно,
пытался протестовать: по какому, мол, праву и так далее, но один из них
сказал: "Сиди и молчи", и я замолчал. Короче говоря, привозят меня к серому
зданию, въезжаем во двор, выходим, поднимаемся по лестнице и оказываемся в
кабинете самого Романа Гавриловича Лужина, главного их начальника. Если вы
не знаете, что такое Лужин, я вам скажу: это чудовище. Впрочем, с виду
похожее на человека. Сидит за большим столом уродливое существо ростом с
карлика, говорит с кем-то по телефону вполголоса, кажется, даже
любезничает, улыбается и острит, но я-то знаю, что этому дяденьке ничего не
стоит перестрелять хоть тысячу человек одновременно.
Стою ни жив, ни мертв. Существо поговорило по телефону, положило
трубку, выбирается из-за стола, подкатывается ко мне на коротких ножках
вплотную и разглядывает в упор. Теперь-то я уж кое-что успел сделать. Но
все-таки, знаете, к расплате сколько ни готовься, а когда доходит до нее,
то, как бы вам сказать, приятного мало. И вдруг слышу:
- Так вот он, значит, и есть тот самый легендарный Зоркий Глаз? Долго
же вы от нас скрывались. Чудовищно долго. - Это его любимое слово
"чудовищно". - И что же, так вот все и действовали в одиночку?
Когда он заговорил, я как-то сразу опомнился, чувствую, что взял себя
в руки, и отвечаю с вызовом, дерзко:
- Да, в одиночку.
И тут произошло нечто для меня совсем неожиданное. Лицо его
расплывается в широкой улыбке.
- Видали, - кивает он тем, которые меня привели, - какой герой. В
одиночку.
Вижу, и эти улыбаются благожелательно. И опять голос Лужина:
- И напрасно, - говорит, - в одиночку. Вы для нас много сделали,
спасибо, конечно, но время натпинкерто-нов прошло, давайте действовать
сообща, давайте объединим наши усилия, давайте вместе бороться за нашу
советскую власть.
Я смотрю на него и понять ничего не могу. Что значит - за, я же
против, это же очевидно. Дурака валяет? Смеется над жертвой? Но, слышу, он
спрашивает что-то уж совсем несусветное - почему я до сих пор не в партии.
Не знаю, как отвечать, что-то мямлю, а он опять улыбается и сам
подсказывает:
- Считаете себя недостойным?
- Да-да, - хватаюсь я за эту соломинку, - именно недостоин.
Он доволен. И эти довольны.
- Скромность, - говорит он, - конечно, украшает человека, но ведь и
самоуничижение паче гордости Так что чего уж там скромничать, вступайте, мы
поможем
Короче говоря, обласкал он меня, с ног до головы елеем обмазал. Только
один раз заминка вышла. Спросил он меня про материальные дела, а я сдуру
возьми и ляпни: я, мол, не за деньги, а бескорыстно.
Тут он первый раз с начала нашего разговора нахмурился. Посмотрел на
меня подозрительно, и я понял - ему бескорыстные непонятны. Надо сказать,
меня спасло то, что я тут же перестроился и сказал, что, вообще-то говоря,