"Криста Вольф. Размышления о Кристе Т " - читать интересную книгу автора

Пожизненно. Это не пустой звук.
Достаточно полуфразы, на ходу, семь лет спустя, чтобы прийти к
единомыслию также и в этом вопросе.
Тогда она не выдержала. Не из-за работы, хотя и работа, судя по всему,
была не из легких. Кроить мундиры на обшарпанном деревянном столе, в
мекленбургском крестьянском доме, когда вопреки всему снова настало лето.
Молодой советский лейтенант заходил изредка и стоял в дверях, глядел, как
она работает, глядел на нее, и ни один из них не знал, о чем думает другой.
Как-то раз на прощанье он подал ей руку: почему такая грустная? Тогда она
побежала домой, упала на кровать, вцепилась зубами в подушку, но это не
помогло ей заглушить крик. Ах ты, господи боже, гляньте-ка, господин
учитель, ко всему еще эта чувствительность. И, как всегда, без причин!
Всадник, за спиной которого лежало всего лишь озеро, по чистой
случайности покрытое прочным льдом, замертво упал с лошади, когда узнал, что
осталось у него за спиной. Она же просто закричала - не так уж это много.
Она сожгла старые дневники, клятвы стали дымом, и восторги, которых она
теперь стыдилась, и изречения, и песни. Всей жизни не хватит, чтобы суметь
снова заговорить обо всем этом, ее жизни не хватит. Вот почему до самого
конца лишь полуфразы...
Итак, в одно и то же лето, без малого пятьдесят километров друг от
друга, мы работали на полях, которые почти ничем не отличались одно от
другого. Тогда, должно быть, она заметила, что дышать можно и здесь, что
легкие приспособлены и к этому, новому, воздуху. Значит, снова жить,
обливаясь потом, распрямить спину, глянуть по сторонам. Значит, вот она, эта
земля. Поля, луга, кусты, река. Тощие черно-пегие коровы, загоны для скота.
Чужая, струящаяся жара далеко, на горизонте, между небом и землей, она
трепещет, ничем не смягченная, не охлажденная лесом, который, по
укоренившемуся убеждению, должен ограничивать взгляд со всех четырех сторон.
Преодолеть тягостное чувство при виде того, как обнаженная, ничем не
прикрытая земля сама обращается к небу, сама, без посредства деревьев.
Поднять глаза. Но только не глядеть на солнце: оно меня убьет. Оно расплавит
синеву, сделает ее металлической и тягучей, оно не пощадит, не утолит нашу
безысходную тоску по истинной синеве, но я добуду ее, прямо сейчас, еще
секундочку... готово...
Ее уложили на телегу и увезли с поля. Вы ж видите, ей это не под силу.
На первый-то взгляд она вроде крепкая, но внутри нежная или как там... Пусть
тогда принимает предложение бургомистра. Учительские курсы она вполне
одолеет. Разве она не видит, что творится с нашей ребятней? Ну ладно,
говорит она, учительницей так учительницей.
Она искоса поглядела на меня: понимаю ли я, что ее страшила мысль
ухватиться за первую возможность, да вдобавок за такую, где, как она знала,
ничего нельзя делать вполсилы. Учительница? - переспросила я. Ну тогда тебе
просто повезло.
У меня сохранилась ее карточка с тех времен.
Да, очень может быть, что она искала у детей защиты. Их легкое,
непрочное дыхание, их маленькие руки в своих руках и что рядом с ними только
важное кажется важным. Любовь, к примеру, она ведь не могла отказаться от
любви. И когда пришли сомнения - любовь, что же это такое, любовь, способна
ли она сдвинуть с места хоть пылинку? - мысли ее невольно обращались к
школьному домику и к тридцати детишкам, что сидели перед ней на шатких