"Криста Вольф. Кассандра" - читать интересную книгу автора

себя сидящей на этой проклятой греческой телеге, дрожа под своим покрывалом
в ознобе страха. Буду ли я, чтобы не корчиться от страха, чтобы не реветь
зверем - мне ли не знать, как ревут жертвенные животные, - буду ли я до
конца, до того топора... буду ли я, когда моя голова, моя шея... буду ли я
во имя разума до конца расщеплять себя, пока топор не расщепит меня, буду ли
я...
Почему я не хочу разрешить себе вернуться к животному естеству? Что
меня удерживает? Кто меня сейчас видит? Разве я, неверящая, все еще
притягиваю к себе взоры бога, как прежде ребенком, как девушкой, как жрицей?
Разве это никогда не кончится? Куда бы я ни посмотрела, о чем бы ни
подумала - нет бога, нет приговора, только я одна. Кто делает мой приговор
себе самой до смерти и в смерти столь жестоким?
Это тоже предопределено? И тут мое движение направляют нити не в моих,
а в чьих-то руках, как когда-то направляли они движения девочки, какой я
была. Давний образ и сейчас желанный, и сейчас пробуждающий тоску. Ясное,
юное существо на светлой земле, веселое и чистосердечное, прямодушная,
полная надежд, доверчивая девочка, заслуживающая того, что ей присуждали.
Свободная, такая свободная. А на самом деле связанная. Управляемая и
направляемая к цели, которую поставили другие. Самое унизительное (слово из
прошлого) то, что все это знали. И Пантой. Грек Пантой был в это посвящен...
Не моргнув глазом, он протянул мне жезл и головную повязку, как указала ему
Гекуба. Значит, он не верил, что мне приснился Аполлон? И все же. Так, так,
маленькая Кассандра. Самое нелепое: он не верил в сны.
"Наконец-то!" - воскликнул он в день, когда я спокойно сказала ему, что
Троя погибнет, и не привела в доказательство никакого сна. Пантой разделял
мою уверенность, но его это не затрагивало. Он, грек, не боялся за Трою, а
только за свою жизнь: она и без того слишком долго тянется. Средство
покончить с ней он уже давно носил с собой. Но не воспользовался им. Умер в
мучениях ради того, чтобы прожить лишний день. Пантой. Мы никогда его до
конца не понимали.
Разумеется, и няня Партена знала, какая ведется игра. Как состоялось
избрание меня в жрицы. От нее знала об этом и Марпесса. Это именно няня -
чего я долго не подозревала - дала мне ключ к моему сну и моей жизни. "Если
Аполлон плюнул тебе в рот, - сказала она торжественно, - это означает, что у
тебя есть дар предсказывать будущее. Но никто не будет верить тебе".
Дар провидения. Обжигающий испуг. Я его себе намечтала. Посмотрим,
будут мне верить или не будут. Не может быть, чтобы люди долго не верили
тому, кто верно предсказывает им будущее.
Я завоевала даже Гекубу, мою всегда сомневающуюся мать. Она припомнила
одну очень давнюю историю, а Партена, няня, повсюду повторяла ее - нельзя же
полагаться только на сны. В наш второй день рождения мы, близнецы, мой брат
Гелен и я, заснули в роще Аполлона Тимберийского, одни, без родителей и с
няней, плохо приглядывающей за нами - она тоже уснула, выпив тяжелого,
сладкого вина. Гекуба разыскала нас и, к своему ужасу, увидела, как
священные храмовые змеи, подползшие к нам, облизывали нам уши. Громко хлопая
в ладоши, она прогнала змей, разбудила нас и няню и с тех пор знала: оба эти
ребенка получили от богов дар провидения. Правда? - спрашивали няню, и чем
чаще повторяла она свой рассказ, тем неколебимее в него верила. Я помню,
рвение Гекубы вызывало у меня какой-то пресный привкус. Я чувствовала, что
она делала чуть больше, чем следовало бы. И тем не менее я утверждалась в