"Криста Вольф. Кассандра" - читать интересную книгу автора

прелестной, маленькая Кассандра? Аполлон ведь и бог муз, не так ли?" Он умел
меня обидеть, грек. Он не скрыл, что считает варварством те грубые черты,
которые мы, маленький малоазийский народ, придавали его богу.
Это вовсе не означало, что он находит меня непригодной для роли жрицы.
Без сомнения, сказал он, в моем характере есть свойства, отвечающие
требованиям жречества. Какие? Ну, например, мое желание влиять на людей, а
как иначе может женщина властвовать? Дальше: мое страстное стремление быть
накоротке с богами. Ну и конечно, мое нерасположение к смертным мужчинам.
Пантой, грек, делал вид, будто не знает о ране в моем сердце, будто ему
ничего не стоило выращивать в этом моем сердце тайную, мной самой почти не
осознанную враждебность к нему, верховному жрецу. Греческому обучал меня он.
И искусству принимать мужчину тоже он. В одну из ночей, которые
свежепосвященная жрица должна была бодрствовать у изображения божества, он
пришел ко мне. Умело, почти не причиняя мне боли, едва ли не любовно, сделал
он то, чего Эней, о котором я думала, не пожелал или не сумел сделать. То,
что я оказалась нетронутой, казалось, не удивило его, как, впрочем, и то,
насколько сильно боялась я телесной боли. Никому, и мне тоже, не промолвил
он ни слова о той ночи. Я не знала, как можно в одно и то же время питать
ненависть и благодарность к одному и тому же человеку.
Мои воспоминания об этом времени бледны и лишены чувства. Поликсена
целый год не разговаривала со мной. Приам готовился к войне. Я отступила в
сторону. Я играла роль жрицы. Я думала, взрослая жизнь состоит из этой игры:
терять самое себя. Мысли о разочаровании я не допускала. Я не разрешала себе
ни малейшей ошибки, когда вела процессию девушек к статуе бога. Я была,
разумеется, избрана предводительницей хора, все удавалось мне. Раньше я
боялась наказания, если мне во время молитвы вместо светлого образа бога с
лирой являлся волк или даже полчище мышей, но очень скоро я убедилась, что
ровно ничего не случается, когда я со страстью упиваюсь своими видениями. И
когда ко мне приходил Пантой, я должна была представить себе другого
человека, Энея, чтобы отвращение обернулось наслаждением. Вознесенная
почитанием троянцев, внешне я жила как никогда. Я еще помню, как моя жизнь
ускользнула от меня. "Я не справилась", - часто думала я, сидя на городской
стене и глядя перед собой пустым, застывшим взглядом. Но я не могла не
спрашивать себя: что же так подорвало мою нетяжелую жизнь?
Я ничего не видела, поглощенная требованиями своего дара провидения, я
была слепа. Видела только то, что было перед глазами, все равно что ничего.
Моя жизнь определялась порядком храмовых обрядов и требованиями дворца.
Можно было бы сказать: подавлялась ими. Я не смогла жить иначе. Жила от
события к событию, из которых якобы складывалась история царского дома.
События, пробуждавшие болезненную жажду все новых и новых событий и,
наконец, войны. По-моему, это было первое, что я провидела.
Слухи о втором корабле поздно достигли меня. С горечью в сердце я
отошла от широкого кружка братьев и сестер, их друзей и молодых рабов. По
вечерам они обсуждали шепотом или вслух, смеясь или негодуя, все решения,
принятые в этот день в совете. Мне не возбранялось в свободные вечера
продолжать свою прежнюю вялую, ленивую жизнь: устроившись под деревьями или
среди кустарника во внутренних двориках цитадели, погружаться в привычные и
любимые звуки журчащей в глиняных желобах воды, предаваться тому часу, когда
желтеет небо, а дома лучатся, возвращая свет, впитанный за день. Вечное
шушуканье, болтовня, шепот братьев и сестер, воспитателей, нянек и домашних