"Криста Вольф. Кассандра" - читать интересную книгу автора

красота, я закрыла глаза, спасаясь от ее ударов.
Он победит в любой борьбе. И он побеждал: в кулачном бою и в первом
беге, а затем и во втором, когда мои завистливые братья скорее принудили,
нежели попросили его бежать. Лавровым венком увенчала победителя я, в этом
мне не могли отказать. Все мое существо тянулось ему навстречу. Он этого не
замечал. Его лицо казалось мне затуманенным, словно только тело его
присутствовало здесь и подчинялось ему, но не его дух. Он словно не
осознавал сам себя. И так оно и осталось, да, так оно и осталось. Но разве в
этом отчуждении царского сына от себя самого таился ключ к великой войне? Я
боялась, что представят дело именно так. Им нужен был личный повод.
Я находилась внутри стадиона, и мне пришлось попросить, чтобы мне
рассказали о том, что происходило снаружи. Все здание было оцеплено царской
охраной, над входом и выходом установлен строгий контроль - здесь впервые
прозвучало имя молодого офицера Эвмела, отличающегося осмотрительностью и
последовательностью. Внутри, неподалеку от меня, Гектор и Деифоб, мои
старшие братья, с обнаженными мечами наседали на юношу-чужеземца, скорее
изумленного, чем испуганного. Неужели он действительно не понимал, что
очередность побед в играх строго установлена и что он оскорбил закон? Не
понимал.
Затем над угрожающе нарастающим гудением стадиона поднялся
пронзительный голос: "Приам, это твой сын!" Не знаю почему, но я в ту же
минуту почувствовала: это правда. И только тут отец движением руки остановил
мечи братьев. Кивок, когда старик показал застывшей матери свивальник. И
скромный ответ пришельца на вопрос царя, как его зовут: "Парис". Подавленный
смешок детей Приама: их нового брата зовут "сумка, кошель". "Да, - сказал
старый пастух, - сумка, в которой я таскал по горам малыша - сына царя и
царицы". Старик показал сумку, такую же старую, как и он сам, если не
старее. И тогда, в одном из тех внезапных поворотов, которые так характерны
для нашей общественной жизни (были характерны!), триумфальное шествие -
Парис в его центре - двинулось ко дворцу. Стоп. Не походило ли это шествие
на то, другое, в центре которого шел белый, обреченный на заклание мальчик?
Я вдруг сразу онемела и шла среди взволнованных, переговаривающихся сестер с
печалью и раной в сердце.
Я жадно стремилась, на этот раз потому, что речь шла о Парисе,
разобраться во всем. И сказала что-то в этом роде. К несчастью. Что
поделаешь. После я уже вовсе не думала, что события обязаны раскрываться
передо мной. В те ранние годы бегала за ними, молча предполагая, что для
меня, дочери царя Приама, откроются все двери и все рты. Там, куда я пришла,
в похожих на пещеры жилищах, дверей не было, только шкуры завешивали вход. И
еще вежливость, к которой я была приучена, мешала мне расспрашивать трех
повивальных бабок, принимавших Париса, да и почти всех остальных детей
Гекубы, трех дряхлых, косматых старух, не стыдись я Марпессы, моей
провожатой, я повернула бы назад. Первый раз я увидела вблизи жилые пещеры
на крутом берегу нашей реки Скамандра, и пестрый народ, расположившийся у
входа в них, и берег, с которого стирали в реке белье. Я шла, как по
просеке, среди их молчания, не угрожающего, но такого чужого, а Марпесса
здоровалась, отвечала на возгласы со всех сторон, смеялась грубым шуткам
мужчин - во дворце она бы резко оборвала их. Может ли царская дочь
завидовать рабыне? И впрямь, у меня были такие вопросы, и я, подумать
только, их все еще помню! Самое прекрасное в Марпессе - ее походка, сильные