"Криста Вольф. Кассандра" - читать интересную книгу автора

ее, увидела, как одним глотком она выпила кубок вина. Во мне поднималась
дрожь, но я могла еще ее удержать. Я не удостоила взглядом фигуры, жавшиеся
по углам, и спросила Ойнону, в чем дело. Вино и заботы рассеяли ее робость
передо мной. Парис болен, проговорила она побелевшими губами, и ни одно из
ее лечебных средств не помогает ему. Ойнона, которую прислуга считала в
прошлой жизни водяной нимфой, знала все растения и их действие на человека.
Больные во дворце обращались обычно к ней. Она не знает, что за болезнь у
Париса, и это пугает ее. Он ее любит, у нее есть несомненные доказательства
этого. Но и в ее объятиях он громко повторяет имя другой женщины: Елена,
Елена. Афродита ему обещала Елену. Но разве слышал хоть кто-нибудь на свете,
чтобы Афродита, наша любимая богиня любви, гнала мужчину к женщине, которую
он вовсе не любит? Даже не знает. И хочет владеть ею только потому, что, по
слухам, она самая красивая женщина на свете. И потому, что обладание ею
сделает его первым изо всех мужчин.
Я отчетливо слышала в трепещущем голосе Ойноны хриплый, резкий голос
Эвмела, и моя внутренняя дрожь усилилась. Как каждому человеку, мое тело
подавало мне знак, и я, другая, чем другие, была не в состоянии не заметить
этого знака. Чуя приближающуюся беду, я вернулась в зал, где одни
становились все тише, а другие - сторонники Эвмела - все шумнее и наглее.
Парис, уже выпивший больше, чем следовало, вынудил Ойнону дать ему еще кубок
вина, который он проглотил залпом, и громко заговорил со своим соседом
Менелаем о его прекрасной жене Елене. Менелай, трезвый и уже немолодой
человек, склонный к полноте, с залысинами на лбу, не искал ссоры, он вежливо
отвечал сыну хозяина, пока вопросы того не стали столь дерзкими, что Гекуба,
необычно разгневанная, приказала своему невоспитанному сыну замолчать.
Тишина воцарилась в зале. Только Парис вскочил с места и закричал. Как? Он
должен молчать? Снова молчать? Все еще молчать? Унижаться? Оставаться
невидимым? Ну нет! Эти времена кончились. Я, Парис, вернулся не для того,
чтобы молчать. Я, Парис, отниму сестру царя у врагов. Если же она откажется
вернуться, найдется другая. Красивее. Моложе. Благороднее. Богаче. Это мне
обещано, пусть все знают.
Никогда прежде не стояла во дворце Трои такая тишина. Каждый
чувствовал - мера переполнена. Разговаривать так не смел никто из нашей
семьи. Только я. Только я одна "видела". Но "видела" ли я? Как это бывало? Я
чувствовала. Испытывала - вот точное слово, это был опыт, нечто распознанное
мною, когда я "видела". То, что завязалось сегодня здесь, было началом
нашего конца, истоком крушения Трои. Время застыло. Никому не пожелаю
такого. Ледяной холод. Полное отчуждение от самой себя, от всех. И наконец,
ужасающая мука, когда голос прокладывает себе дорогу из меня, через меня,
разрывая меня, и освобождается, вырывается наружу. Свистящий голосок, от
которого кровь застывает в жилах и волосы встают дыбом. Он усиливается,
крепнет, становится все страшнее, принуждает мое тело дергаться, швыряет
его, сводит меня с ума. Но голос не обрывается. Он свободно висит надо мной
и кричит, кричит, кричит. "Горе, - кричит он. - Горе, горе. Не отпускайте
корабль в плавание".
И тогда упала завеса перед моим рассудком. Открылась бездна. Мрак. Я
падаю. В горле бурлит и клокочет. На губах выступила пена. По знаку матери
стража - люди Эвмела? - подхватывает меня под мышки и тащит из зала, где
снова так тихо, что слышно, как мои ноги волочатся по полу. Дворцовые врачи
пробиваются ко мне, Ойнону не пускают. Меня запирают в моей спальне.