"Криста Вольф. Кассандра" - читать интересную книгу автора

призраком, порождением безумия, которые окружали меня. На следующий день она
пришла снова. Значит, все-таки это была Арисба.
Никогда не повторяла она слов, сказанных накануне, и дала мне этим
почувствовать: она знает, что я ее поняла. Я могла бы задушить ее, но она
была не слабее моего и не боялась меня. Тем, что я ее не выдала - я,
конечно, заметила, что няня Партена впустила ее тайком, - я показала, что
нуждаюсь в ней. Судя по всему, она считала, что освободиться от безумия в
моей власти. Я ответила ей грязной руганью. Она крепко схватила меня за
руку, когда я хотела ее ударить, и твердо сказала: "Хватит жалеть себя". Я
тотчас же замолкла. Так со мною никто не говорил.
"Возвращайся, Кассандра. Открой свой внутренний взор. Погляди на себя".
Я фыркнула на нее, как кошка. Она ушла.
И я поглядела. Не сразу. Я дождалась ночи. Я лежала на хрустящем
хворосте, укрытая покрывалом, которое, может быть, выткала Ойнона. Вот я и
допустила до себя имя. Ойнона. Одна из них. Она худо поступила со мной.
Отняла у меня любимого брата, Париса, прекрасного, светлокудрого, я
привлекла бы его к себе без чародейства этой болотной нимфы. Ойнона, гнусная
тварь. Больно? Да, больно. Я еще чуточку подалась вверх поглядеть на свою
боль. Со стоном я уступала ей. Я впивалась руками в покрывало, цеплялась за
него, чтобы боль не унесла меня. Гекуба. Приам. Пантой. Сколько имен у
обмана. У пренебрежения. У непонимания. Как я их ненавидела. Как хотела
показать им свое презрение.
"Хорошо, - сказала Арисба, уже снова сидевшая здесь. - А как обстоит
дело с тобой самой?"
"Со мной? Что я им сделала? Я, слабая? Им, сильным?"
"...А как же ты допускаешь их быть сильными?"
Я не поняла вопроса. Та часть меня, которая снова ела и пила, снова
называла себя "я", не поняла вопроса. Ту, другую часть, которая правила мной
в безумии, которую теперь подавило "я", больше не спрашивали. Не без
сожаления отпустила я безумие, не без отчуждения смотрел мой внутренний взор
на незнакомый образ, вынырнувший из спадающих черных вод. В благодарности,
которую я к Арисбе испытывала и выказывала, таилось не такое уж маленькое
зернышко неблагодарности и отчуждения, но, казалось, она ничего другого не
ожидала. В один прекрасный день она сама объявила себя лишней, и, когда я в
порыве чувств сказала ей, что есть вещи, которых я никогда не забуду, она
сухо ответила: забудешь. Мне всегда мешало, если кто-нибудь другой знал или
думал, что знает обо мне больше, чем я сама.
"Так рано они еще не имели ясного представления о тебе, - рассказывала
мне Арисба много лет спустя. - На что им делать ставку - на твою склонность
соглашаться с правителями или на твою жажду знания". "Они!" Уже были "они",
и "они" пытались получить обо мне "ясное" представление! "Не будь
ребенком, - сказала Арисба, - согласись, ты достаточно долго отсутствовала,
чтобы приобрести и то и другое".
Так оно и было. Я слышала, как говорили, что я наконец-то возвращаюсь к
жизни, и это значило - к ним. В ловушку. В обыденную жизнь дворца и храма с
их обычаями - они казались мне странными и неестественными, как привычки
чуждой породы людей. Когда я в первый раз снова увидела на алтаре Аполлона
Тимберийского, как кровь жертвенного ягненка стекает в чашу, смысл этого
действия исчез для меня. Мне, испуганной, казалось, я принимаю участие в
святотатстве. "Ты была далеко отсюда, Кассандра, - сказал Пантой, он