"Криста Вольф. Кассандра" - читать интересную книгу автора

дня. Остальные, я видела, испытывали то же, что я. Мы подошли к дому, к
Скейским воротам. Тут нас остановила стража. Нас отвели в маленькое, темное,
вонючее помещение. Люди Эвмела продиктовали смущенному, напускающему на себя
важность писцу наши имена, которые мы, и я, и мои братья, хотя нас знал
каждый, должны были назвать. Я рассмеялась, мне сделали строгое внушение.
Где мы были? Ах, у врага. С какой целью?
Мне показалось, что я сплю. Мужчины, в том числе и мои братья, были
обысканы, каждая складка одежды, каждый шов. Первому, кто дотронулся до
меня, я приставила к груди нож, он был при мне на случай, если на меня
посягнет кто-нибудь из врагов. "Там, - сказала я горько, - там он мне не
понадобился".
Что я хочу этим сказать? Уж не сравниваю ли я верных царю троянцев с
врагом? Человека, решившегося так со мной говорить, одутловатого и жирного,
я знала. Он уже однажды пытался дотронуться до меня. Я подумала и сказала
сухо: кто меня коснется, отведает этого ножа. Он почти раболепно, как
собака, подался назад. Ну да, конечно, я знаю его. Он первый писец моего
отца. И он - человек Эвмела. Что же сталось с моим городом? Что же сталось с
моими троянцами, если они не видят нас, горстку людей, которых гонят по их
улицам? Не видеть - куда проще, поняла я. Я не могла поймать их взгляд.
Холодно обозревала затылки. Неужели они всегда были такими? Народ с
трусливыми затылками - неужто такой существует? Об этом я спросила Эвмела,
который, по-видимому, случайно встретил нас у входа во дворец. Я раздражала
его. Он накинулся на своего помощника: почему тот задержал нас, надо же
видеть разницу. Ведь не всякого же, кто знал предательницу Брисеиду и даже
был с ней дружен, следует подозревать. Но что именно Кассандра, -
разумеется, преданная царю и, как всегда, преувеличивая, мы ведь ее знаем, -
называет трусостью? Само собой разумеется, вы свободны. Приам объяснил мне,
что, когда идет война, все, пригодное для мирного времени, утрачивает свою
силу. Брисеиде не во вред то, что говорят о ней здесь, куда она никогда не
вернется. А нам это выгодно.
- Почему?
- Потому что ее дело будет способствовать укреплению духа.
- Во имя богов! Какого духа и какому укреплению - дело, которого нет.
Которое нарочно придумано для этого.
- Ну и что же. То, что признается официально, становится реальным.
- Понятно. Реальным, как Елена.
Тут он выгнал меня, второй раз. Слишком часто стало это случаться, уж
не оглохла ли я? По-моему, да. По-моему, в известном смысле, да, я прошла
через это нелегко, но объяснить себе самой, в чем тут дело, мне все еще было
трудно. Я продолжала верить, что толика правды и мужества исчерпали бы это
недоразумение. Правду называть правдой, ложь - ложью, вот та милость, что
поддержала бы нас в нашей борьбе куда больше, чем любая ложь или полуправда,
думала я. Ибо недопустимо, думала я, строить всю войну и всю нашу жизнь - а
война не есть наша жизнь! - строить на заведомой лжи. Невозможно, так думала
я, сколько себя помню, чтобы богатая полнота нашего существования
уменьшилась бы из-за упрямого утверждения истины. Нам следует просто
вспомнить наши традиции. Какие? В чем они состоят? И я поняла: в Елене,
которую мы придумали, мы защищаем то, чего у нас больше нет, но что мы
объявляем тем более действительным, чем более оно убывает. И тогда из слов,
жестов, церемоний и молчания возникает другая Троя, город призраков, в