"Андрей Волос. Недвижимость" - читать интересную книгу автора - А-а-а... Я же ее в экспедицию к себе устроил, - сказал он морщась.
Достал из сумки бутылку водки, пару соленых огурцов, луковицу и хлеб. - Прими-ка... А она... вон видишь чего... опять... Я ей говорил: смотри, от тебя зависит! Ну, помянем. Вика была Анина дочь от первого мужа - сначала немного странная девочка, потом девушка со странностями. Теперь - странноватая тетка лет под тридцать, чье гордое имя казалось насмешкой судьбы: жизнь Виктории представляла собой многозвенную цепочку горьких поражений. Кое-как окончив восемь классов, она поступала в техникум, да не поступила; пошла телеграфисткой - тоже не потянула и переквалифицировалась в почтальоны; кончила курсы и работала вязальщицей - да и там что-то не заладилось; а потом дальше, дальше - теми странными скачками профессиональной эволюции, которые обычно совершают люди, ничего не знающие и не умеющие. Она была тяжелого бабьего строения - большая грудь, широкие покатые плечи, оттопыренный зад, полные руки, полные и довольно стройные ноги; ее можно было бы назвать миловидной, если б не слишком простое, какое-то карикатурно русское лицо из мультфильма - с веснушками, белой кожей, рыжиной, великоватым носом и простодушным взглядом чуточку раскосых зеленых глаз. Когда я заметил, что она может часами каменно сидеть на стуле, по-удавьи неподвижно глядя в одну точку, то сначала решил, что в эти минуты Вика о чем-то напряженно размышляет. А потом понял, что она просто на время выключается, как выключается прожектор или лампа, - гаснет, и, должно быть, в голове ее воцаряется полная тьма, - ну, может быть, только изредка разрежаемая случайными сполохами неуясненных желаний и чувств. Лет в девятнадцать она собралась выходить замуж. Вокруг этого много недолгого времени я спросил, как там насчет устройства Викиной судьбы, Павел только развел руками и с досадой сказал слова, на многие годы ставшие для меня образцом фразы, невнятной по форме, но кристально ясной по содержанию: "Я ж их не буду любить, если они сами друг друга не любят!.." Как правило, она была покладистой и доброй, и когда начинала по указанию матери или Павла что-нибудь делать - чистить картошку или собираться в угловой за сосисками и хлебом, - то проявляла какую-то тараканью порывистость: двигалась быстро, но не ровно, а вроде как перебежками: схватит нож, схватит картошку, вдруг замрет и надолго задумается. В общем, она была странной, но когда не пила водки, эта странность могла сойти за своеобразие душевного устройства - пусть и не очень привлекательное; когда же выпивала, кровь, текущая в ее теле близко под кожей, приливала к лицу, и она становилась совсем неуправляемой: стремилась куда-то, плакала, хлопала дверями, срывалась на крик и ночевала у подружек - совершенных, по словам Павла, оторв. - Ну и как всегда, - сказал Павел. - Неделю поработала спокойно, пока никого не знала... Что там за работа-то вахтером? - сиди себе восемь часов книжку читай!.. А потом присиделась, и пошло: шоферы с ней познакомились, каждый день веселье... вот и уволили к чертовой матери. Я ей говорил: от тебя зависит. - Он бросил окурок, вздохнул и добавил: - Ей тоже, знаешь, теперь не сладко. Мать есть мать, никуда не денешься. Ну, помянем. Мы выпили. - Сидит на шее у меня теперь, зараза, - сказал Павел морщась. - |
|
|