"Андрей Волос. Недвижимость" - читать интересную книгу автора

Наталья!..
Ночами я без сна ворочался на сбитой и скомканной горячей простыне. Я
пытался думать о чем-нибудь ином - об Индии, о теореме Ферма, о других
женщинах; но о чем бы я ни думал, все в итоге сводилось к ней: Индия
напоминала ее солоноватые губы и прохладные смуглые щеки, теорема Ферма не
имела для нее никакого смысла, поэтому не стоило тратить время на
доказательство, а другие женщины были просто безнадежно испорченными,
изначально неудачными ее подобиями. Проклятое воображение угодливо
подсовывало мне ее всю - от кончиков пальцев на ногах до облака душистых
волос, - нагую, любящую и покорную. Если бы человеческая мысль могла
действовать напрямую, без посредства губ и пальцев, Наталья должна была
просыпаться в таком состоянии, будто всю ночь ее насиловали целой бандой
какие-то лихие и безжалостные люди, - мятая, в синяках, беспощадно
замученная, вылизанная с ног до головы, обслюнявленная, как леденец... Она
долго тиранила меня, ускользая, и вдруг ошеломила доступностью; и потом,
беря сигарету, меланхолично заметила, что наслаждение схоже с огнем,
поскольку и то и другое можно добыть трением.
Вот уж за кем тянулся шлейф прошлой жизни!.. Так тянется дым за горящим
самолетом. Я надеялся, что когда-нибудь все-таки удастся запустить систему
автоматического пожаротушения, и дыма не станет. Не тут-то было. Однажды по
пьянке она пожаловалась:
"Знаешь, я так долго была девушкой... Думала, что уж если начать с
одним серьезно, то все другие сразу откажутся..." Радость этого открытия -
что никто не отказался - пронизывала все ее существо. Я готов даже
допустить, что она мне не изменяла - разумеется, кроме того единственного
раза, когда я стал невольным свидетелем. Однако несказанно трепала нервы.
Нет, правда, - если бы она хоть ненадолго оставила меня в покое, я бы тут же
сделал ноги. Однажды пропала на сутки. Звонить в морги ночью было
бесполезно - ее обожаемое мною тело туда еще конечно же не поступило... К
утру я смирился с тем, что увидеть ее живой уже не доведется, и поневоле
стал искать плюсы этого положения.
Ноябрьское утро было холодным и сизым, в пронзительном ртутном свете
можно было бы, наверное, делать рентгеновские снимки. Я понял, что она жива.
И догадался, куда могла деться. На горизонтах нашей жизни то и дело
возникала фигура ее первого мужа. Этот настырный господин пребывал в
искреннем заблуждении насчет того, что их разрыв если и представлял собой
ошибку, то весьма и весьма поправимую. Теперь бы у меня достало аргументов
его переубедить, однако важно другое: теперь бы я не стал этого делать. А
тогда я позвонил Магаданцу - и мы поехали. Дверь открыла сама Наталья - в
белой институтской блузке и колготках.
Виновник происшествия, а именно первый муж, человек высокого роста, с
напряженным лицом исхудавшего патриция, сидел за столом и курил. Поднося ко
рту сигарету, невольно демонстрировал, как дрожат пальцы. Должно быть, он
ждал нехорошего оборота -
Магаданец тяжелой глыбой маячил у дверей. Наталья натянула юбку, мы
спустились к такси и поехали пить какую-то желтую наливку.
Кажется, это была айвовая. "Ну?" - сказал я, ожидая объяснений.
Объяснения были простыми. Она вышла из института, а он подъехал на
парламентской "Волге" и усадил в машину. "Ты кукла, что ли? - спросил я,
горько недоумевая. - Как можно живого человека усадить в машину? Он позвал