"Константин Воробьев. Крик (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Перемот, - стало быть, это пехота. Числом тыщи полторы, а может чуть
побольше...
- Полк, - сказал я Васюкову, и он кивнул. Это заняло у нас не больше
тридцати секунд времени, - мы разговаривали на крике, и у нас было полное
взаимодоверие. Я уже знал, как нам быть и что делать. Мы сейчас рванемся
назад, но не так, как бежали сюда, а по-другому - как убегают от смерти
двадцатилетние, а пока немцы одумаются и поймут, зачем мы сюда приходили, мы
достигнем гребня поля. Там мы откроем по ним огонь. Они тоже начнут тогда
стрелять, и у них будет убито человек девять, а у нас никого!.. Нет, у нас
должны быть раненые, но совсем легко и не много - трое. Больше я не хотел
для капитана Мишенина, а меньше для майора Калача, - иначе он ничему не
поверит...
Мы с Васюковым поднялись одновременно, и я приказал отход, но в это
время немцы загалдели и двинулись к нам толпой, будто шли поглазеть на
что-то диковинное и несуразное. Трудно сказать, кто первый лег снова лицом к
ним - я или Васюков, но думаю, что он, потому что я не услыхал своих
пистолетных выстрелов: их заглушил васюковский пулемет. Я стрелял не целясь,
так как мне приходилось то и дело оглядываться и кричать своим, чтобы они
скорей уходили. Последняя моя команда совпала с разрывом небольшой мины
метрах в пяти позади нас с Васюковым. Я увидел приземистый, буро-огненный
кустик разрыва, заслонивший убегавшего Перемота. И тут же я увидел над собой
рот Васюкова, раскрытый в беззвучном крике...

Я лежал на левом боку. Зрячим у меня был только левый глаз, - на правый
сбилась шапка, и левым глазом из-под низу я видел солому и опрокинутые
веялки. Они не могли оказаться возле меня даром, и я не мог зазря очутиться
тут с ними, и о том, как это произошло, лучше было не думать. Я помнил все -
от парящей Маринки до убегающего Перемота, а дальше мне ни о чем не хотелось
вспоминать. Я лежал и боялся узнать, отчего мне трудно дышать и чем забит
мой рот. Я попытался сплюнуть, но что-то застряло в гортани, и тогда я
потянулся рукой ко рту и вытащил темно-розовый длинный шматок. Я зажмурился
и второй рукой сунулся в рот. Язык был цел. После этого я откинул от себя
то, что достал изо рта, и оно шлепнулось на солому где-то рядом. Я подождал
и ощупал петлицы. Кубари были на месте. Оба. Тогда я перевалился на спину и
мне открылось и явилось все сразу - боль в спине и где-то внутри, отсутствие
ремня и пистолета, пологие заиндевелые стропила, опирающиеся на плотные
каменные стены, мысль, что я в плену и лежу в немировском сарае...
Прямо надо мной в крыше сарая светились пять продолговатых, узких
щелей. Края серой дранки в этих местах были желтые, свежие. Это, наверно,
Васюков просадил тогда из противотанкового ружья. Высоко брал!.. Я заплакал,
и ртом пошла кровь. В щели осыпалась снежная пыль. Я раскрыл рот, высунул
язык, и кровь прекратилась. А Васюков все же высоко брал. Надо б ниже...
Мне нельзя было ни о чем думать, - тогда начинала идти кровь, но щели
все время были перед глазами, и Васюков с Маринкой тоже, и капитан Мишенин,
и мой взвод, и Колька, и я сам...
Под вечер я увидел Васюкова. Он сидел у меня в ногах, спиной ко мне, и
раскачивался взад и вперед, будто молился. Я лежал и не шевелился: даже если
это и не на самом деле Васюков - все равно пусть сидит. Потом, может, увижу
еще кого-нибудь...
А Васюков все раскачивался и раскачивался. Я бы мог тронуть его носком