"Константин Воробьев. Крик (Повесть)" - читать интересную книгу автора

земли, оттого и не видел того, что различал я.
- Там мертвецы лежат! Голые! - сказал я под свои пинки ему в зад, и
Васюков побежал зигзагами, то и дело выкрикивая:
- Сиди! Сиди!
У поленницы он споткнулся и выпустил мои руки. Я съехал на землю, лег
на спину и стал глядеть в небо. Минут через пять на нем обозначилось белое
лицо Васюкова с большими, белыми глазами и он прокричал большим, белым ртом:
- Это они от тифа, понял? Раненых тут ни одного нету!
Справа, метрах в тридцати, топотала и гудела, минуя нас, колонна
пленных, и мне хотелось туда. Я сказал об этом Васюкову, но сам себя не
услыхал, - голоса не было, он запал куда-то внутрь, в нарывную боль под
лопаткой. Васюков решил, что мне надо пососать снег, и возле самой поленницы
мертвецов зачерпнул его ладонью.
- Смочи горло! - крикнул он. - Слышишь?
Я перевалился на живот и спрятал лицо. Васюков разговаривал со мной,
как с глухим, на крике в ухо, но я слышал все - темный безъязыкий гул в
колонне, какой-то неумолчно ровный шум в складе, будто там, как в спичечной
коробке, сидел и возился обессилевший шмель, слышал и ощущал удары своего
сердца - "как молоток!" - слышал шепотную, про себя, на меня, матерщину
Васюкова. Он приподнял и посадил меня, а сам присел на корточки спиной ко
мне. Я обхватил его за шею руками, и мы пошли, но не к колонне, а вдоль
поленницы, в конец склада. Во всю его ширину там оказались двери-ворота,
обросшие желтой, бугристой наледью. Через пазы створок наружу высовывались
обрывки шинелей, гимнастерок, нательного белья и пробивались вялые струи не
то дыма, не то пара. Не ссаживая меня, Васюков постучал кулаком в ворота. В
складе возился шмель. Васюков подождал и постучал снова. Я висел на нем и
глядел в сторону колонны. Сбитно-плотная и серая, она колыхалась и гудела в
каких-нибудь тридцати метрах от нас. Васюков толкнул ворота ногой и не
удержался. Мы упали плашмя, и я остался лежать, а он поднялся, разогнался и
плечом ударился в ворота. Потом еще и еще. То правым плечом, то левым.
- Откройте! Мать вашу в гроб! В причастие!..
Я лежал и глядел в небо. Оно все сдвигалось и сдвигалось куда-то вбок,
потом понеслось на меня и оказалось нашей Обоянью, только вместо тюрьмы на
площади был амбар, и Маринка взяла меня за указательный палец, и мы побежали
к нему...
Это мое видение пропало, когда от колонны подошел к нам коренастый,
черноликий пленный в полуобгоревшем танкистском шлеме и грязной
кавалерийской венгерке. Он сказал Васюкову, что без Тимохи двери не
откроются, а меня спросил:
- Второй не успел сорвать, да?
Он спросил, злобно оскалив зубы, и я догадался, о чем он - о моем
оставшемся кубаре.
- Сволочи! Как чуть что - амуницию в канаву и под ополченца!
- Дура еловая! Не видишь, что человек ранен? - мирно сказал ему
Васюков. - Давай подмогни стучать!
- Тимоха так тебя стукнет, что костей не соберешь! - мстительно
проговорил пленный и пошел к колонне. Мне тоже хотелось туда, но говорить об
этом Васюкову было незачем. Он несколько раз еще разгонялся и ударялся
плечом о ворота. Там за ними возился и гудел шмель. Снег падал косо и
стремительно, и я не мог уловить его ртом, - тут была неветреная сторона.