"Сергей Воронин. Две жизни" - читать интересную книгу автора

впереди нее бегут красноватые огни. Трава кланяется огню. Упадет на колени и
почернеет.
Ночью приснилось, будто целовал Тасю. Только почему-то Тася была похожа
на Ирину. Целовал крепко, долго. И радовался, смеялся от счастья. Проснулся:
поезд идет и идет, постукивает на стыках. В купе светло от луны. Я
перегнулся, посмотрел вниз на Тасю. Увидел ее темную голову, срезанную
наискось пододеяльником. Не понимая, что такое произошло со мной, я долго
лежал с открытыми глазами, думая об Ирине, о Тасе, о любви, и заснул только
под утро.
Проснулся от громкого голоса Соснина.
- Какой же это коридор? Это ущелье, - настаивает завхоз.
- Ущелье естественного происхождения, - доносится снизу голос
Зырянова, - а коридором у путейцев называется вот то, что вы видите сейчас
за окном. Не так ли, Алеша? - Он заметил, что я проснулся, и ждет моего
подтверждения.
Я смотрю в окно. Енисей, большой, мутный, разлился, затопив какое-то
селение. На улицах лодки, плоты. На одном берегу Красноярск, на другом -
сопки. Они стоят плечом к плечу, как бы загораживая тайгу от людей. Поезд
бежит к ним по кривой, и они расступаются перед ним, маленьким, живым. Они
высоки, и, как я ни пригибаюсь, все же не могу увидеть их вершин. Они с
обеих сторон обжимают путь.
- Да, это коридор, - солидно говорю я.
- Ну вот, видите, - говорит Зырянов.
- Ущелье. В артиллерии именно так обозначается разрыв между скалами.
Мне бы молчать, а я лезу в спор:
- Послушайте, ведь Зырянов - старый изыскатель. Он же лучше вас знает!
- Смотри, он опять со мной спорит, - удивляется Соснин, - и опять зря.
Зырянов - старый изыскатель, а я старый артиллерист. Кому больше веры? - И
загоготал. Ему весело. Всего неделю в пути, а он уже отпустил бороду и усы.
Сейчас его лицо в рыжей щетине, нос лаптем, маленькие глаза сверкают от
удовольствия. - И не спорь со мной. С артиллеристами спорить не рекомендую,
потому что берем прицел точный. Го-го-го-го-го!
Ну как ему докажешь? Это бесполезно. Но не проходит и нескольких часов,
как я опять влезаю в спор. Это было на станции Клюквенная. На остриженных
деревьях сидели сотни воробьев. Даже не верилось, что их так много. В
вечерних сумерках на голых ветвях они были как листья.
- Вот ляпнуть бы их из ружья, и сразу воробьиный суп, - как всегда
громко, говорит Соснин, - а то, еще лучше, заложить штук сорок в котелок и
закрыть. Чтоб томились. Получается полная и неподдельная красота. Одного
жиру стакан. А воробьишки становятся румяные, пальцы проглотишь...
- Оближешь, - поправил я.
- Именно проглотишь. Го-го-го-го-го!
- Суслики! Суслики! - кричит Тася и зовет меня к себе в коридор.
Сусликов много. Они прыгают, смешно выглядывают из нор. Один стоит на
задних лапках и, словно путевой обходчик, провожает наш поезд.
- Правда, занятные? - спрашивает Тася и смотрит на меня весело и
открыто.
- Да.
- Зачем вы все с ним спорите? Ну его... И смех у него дикий.
Впервые за эти дни в поезде около нас оказался Коля Николаевич. Он