"Виктор Воронов. Баллада о птице" - читать интересную книгу автора

происходящего для нее и для него, но все это после, после не только
возвращения в другую ипостась Острова, в Долину, где море давало знать о
себе только весной, но и после попытки воплотить тебя в той, кто могла бы
быть не заменой тебе. (И Птипа кружила над нами, пытаясь удержать нас от
расставанья, и голос Птицы, уже почти узнаваемый мною, слышала та, что
могла быть не заменой тебе. Но - верили мы тогда себе, а не Птице, и
зыбкость и неполность наша отразила возможность быть вместе нам с той, кто
могла быть не заменой тебе, в зеркале времен, еще не намеченных даже. А
Птица не раз еще пыталась ту, кто могла быть не заменой тебе, и меня
удержать рядом друг с другом, но если не время любви, то даже Она не
удержит Но все это - позже.)
А пока мы с тобой - не ступили на эти тропинки и двойственность моя,
предугаданная отцом твоим, не завела несостоявшуюся жену офицерскую вслед
за мной в лабиринт взаимных отражений, где суждено ей было плутать со мной
в поисках опоры и ориентиров, дробящихся в беспрестанно изменяющихся
коридорах зеркальных моей, бывшим тогда им, безличности, попытки избавится
от которой и приводили в том числе и к перипетиям подобным, раскручивать
сюжет которых и расшифровывать знаковость или бесплодную бесплотность
невстреч и ночей можно в детальности, позволяющей рассмотреть шрам на
впалом животе изголодавшейся по ласке журналистки, извлекшей меня из
круженья незапоминаемых даже силуэтов и сумевшей зафиксироваться в этом
зыбком мареве, но незачем всматриваться, незачем. Не в кого. Некому.



Глава 3

Если не думать о тебе, то все обретает некую окончательную пошлость и
низкость настолько внятную, что трудно, да и надо ли, избавиться от
ощущения твоей не ирреальности, а небытности, каковая и на самом деле
сопровождала нас, так и не оставив до поры, когда встреча могла бы не
просто свести на нет все миражи лет, разделивших не только и не столько
нас с тобой, сколько нас с теми, Бог мой, и это было так, чистыми и юными,
но и задушить побеги взращенные, почему бы и не так, на пепелище, ставшие,
да и бывшие изначально, более значимыми, нежели мы с тобой, уже почти
забытые. Да и не я ли только оказался бы хранителем этой безнадежной
памяти, искаженной соблазном осветить и освятить все бывшее и небывшее,
спокойно перемещающим бессмысленный, но стремительный роман ли, просто ли
совокупление, со случайно улыбнувшейся на какой-то кинопремьере
достаточно, впрочем, идиотского фильма, но не об этом, так вот,
улыбнувшейся, и еще вопрос, кому, обитательницей комнаты под крышей
арбатского то ли общежития, то ли коммунального обиталища, понявшей, что
имеет дело с первым опытом. Но проявилась уже в той, первой по исходности,
встрече потерянность, преследовавшая меня даже в самых пылких постелях.
Она же была опрятна, чистоплотна и чиста бескорыстностью своей,
сделавшей совершенно нелепыми и без того нелепые мысли о трехстах рублях,
бывших у меня с собой и долженствовавших прокормить меня в протяжении двух
месяцев, отведенных на поступление, и предстояло еще определиться, какой
институт, и чистотой своей спасшей меня от мерзкого жеста по оставлению
денег под тарелкой ли, скатертью ли, впрочем, и жест этот несостоявшийся,