"Арсений Васильевич Ворожейкин. Небо истребителя " - читать интересную книгу автора

был разбит, а сам я отделался только травмами лица и головы.
Мысль о прошлой аварии словно ударила током. Я весь превратился во
внимание, стараясь нейтрализовать опасные силы разворота. Призвав на помощь
рули и тормоз, тут же всем телом почувствовал, что истребитель, как бы
испугавшись этих новых сил, прекратил разворот. Правда, разбег происходил с
отклонением от направления взлетной полосы, но Ла-7 уже набрал скорость и
был послушен мне.
Все тревоги остались на земле. Я в небе! Небо! В такой момент нет
ничего на свете милее и краше. Вот оно - чистое и прозрачное. Нормальный шум
мотора и приглушенный стук при уборке шасси казались мне приятной музыкой. Я
исправил допущенную при взлете ошибку. Но зачем убрал шасси? По плану должен
сделать два полета по кругу, а при этом, как правило, шасси не убирают.
Сказалась вспышка радости. На земле наверняка подумали, что я решил поберечь
мотор, но я-то знал, что это получилось случайно. Да и на взлете у меня
наклюнулась аварийная ситуация. А командир полка - главный учитель. С него
берут пример молодые летчики, с него даже лепят свой характер.
Допущенные ошибки меня огорчили. Привычка. В ней большая сила. Не зря
говорят: посеешь привычку - пожнешь характер. И на этот раз ошибки в полете
произошли из-за того, что я привык к "якам", а "лавочкины" имеют свои
особенности...
На земле меня встретил Николай Фунтов. Он, словно не видя моего плохого
настроения, поздравил с вылетом на новом самолете и спросил:
- Ну как "лавочкин"?
- Великолепная машина!
- Да, - подтвердил Фунтов, - этот самолет превосходил немецкие
истребители на всех высотах и по всем параметрам.
- А истребитель Яковлева, - уточнил я, - был хорош на средних высотах.
Правда, позже появились "яки" с новыми моторами, но, к сожалению, поздно:
война уже кончилась. Зато летчики любили "яки" за их простоту на взлете и
посадке.
- Что верно, то верно, - согласился подполковник. - "Лавочкины"
капризны на земле. Поэтому у нас больше летных происшествий, чем в тех
полках, которые летают на "яках". Да и во время войны у нас из-за ошибок
летчиков ломали машин больше, хотя летуны были как на подбор.
- А теперь много молодых, - вздохнул я. - В училищах они даже близко не
видели "лавочкиных", их надо переучивать. Видел, как меня на взлете чуть
было не развернуло?
- Видел. Но ты ловко исправил ошибку.
Фунтов прекрасный летчик и хороший политработник. Летает на
"лавочкиных" давно, поэтому я спросил:
- А не поговорить ли мне с молодежью о своей ошибке? Ребята видели, как
я вилял на пробеге. Это и им пойдет на пользу, и мне не во вред. Перед
самолетом все равны.
- Правильно, - одобрил замполит. - Если бы летчик учился только на
своих ошибках и промахах, толку было бы мало. А ты в воздухе показал высший
класс. Особенно летчики были восхищены твоим пилотажем. После двойного
иммельмана все так и ахнули. Ведь мы еще не видели, чтобы кто-нибудь его
выполнял.
После беседы ко мне подошел младший лейтанант Кудрявцев и вытянулся в
струнку: