"Роберт Уоррен. Приди в зеленый дол" - читать интересную книгу автора

- По-моему, Гилфорт, - сказал он, - тебя это тоже должно
заинтересовать. Ты, Гилфорт, уже не молод. Жена твоя - уж ты не обижайся -
тоже молодостью не блещет. Но если, воспользовавшись услугами Матильды или
Алисы, - он постучал холеным пальцем по книжечке, - ты вспомнишь молодость и
вернешься к себе в Теннесси с новыми силами да тряхнешь стариной на радость
супруге, ей это придется по вкусу. Она сядет на диету. Сделает новую
прическу. Она станет прислушиваться к тому, что ты говоришь. И она...
И внезапно с ощущением вины, тут же превратившейся в обиду на жену,
Маррей подумал, что Бесси и впрямь так располнела; что даже матрац на ее
стороне постели весь промялся, а за бриджем, когда она держит в руке карты,
видно, какие у нее пухлые пальцы. И еще эта привычка причмокивать!
А Милбэнк не унимался:
- ...а что касается Алисы, то она - нечто среднее между дикой кошкой и
летним облаком. Твоя душа расцветет от одного ее присутствия. Она, почтенный
Гилфорт, владеет редкостным искусством заставить мужчину поверить, что его
любят ради него самого. В данном случае - ради моего подзащитного Маррея
Гилфорта.
И в эту минуту Гилфорт, глядя на корочку апельсина, лежавшую на дне
опустевшего бокала, вдруг засомневался в том, что его, Маррея Гилфорта,
когда-нибудь любили ради него самого.
Между тем Милбэнк не унимался:
- Умелая ложь, любезный Гилфорт, в любом суде стрит миллиона истинных
фактов. Как и в любой постели. Иллюзия, Гилфорт, - вот единственная истина в
мире. И что касается меня, то я торжественно заявляю, что не пройдет и часа,
как я отдам сотню долларов за сочный кусок иллюзии. Разумеется, - и он
добродушно загоготал, обдав взмокшего Маррея горячим облаком алкогольных
паров, - в юбке и со всем что полагается! Ну так как, старина? - и толстые
губы Милбэнка с вызовом растянулись в презрительной усмешке, обнажая мощные
пожелтевшие клыки.
Маррею же виделось не порочно-раскрасневшееся лицо стареющего адвоката,
а молодое, здоровое лицо Сандерленда Спотвуда, ухмылявшегося с тем же
презрительным вызовом. И Маррей снова почувствовал себя в ловушке, из
которой ему, видно, никогда не уйти. До конца дней придется ему жить вот с
этакой рожей перед глазами - Милбэнка ли, Спотвуда, неважно, - всю жизнь
чувствовать их снисходительное презрение, всю жизнь завидовать обладателю
этой рожи, прикидывать - а мог бы ты отважиться поступать так же, как они?
Но если бы их не было, то на кого бы он равнялся?
"Боже мой, - подумал он, пугаясь своего бесстрашия, - да я бы равнялся
на самого себя".
Вдохновленный этой неожиданной идеей, он решительно поднялся, опрокинув
стул, не боясь привлечь внимание посетителей ресторана, не боясь даже
багровой рожи Алфреда Милбэнка; а тот покровительственно улыбнулся ему и
похвалил:
- Ай да Гилфорт! Значит, решился?
Да, он решился. Ее звали не Алиса, а Софи. Она была хорошенькая и умела
держаться, и они устроили скромную вечеринку в номерах у Милбэнка,
вчетвером: шампанское в ведерках со льдом, притушенные огни, приглушенная
беседа и, наконец, вполне пристойный отход ко сну. Хорошо, что в номерах
Милбэнка было две спальни и Маррею не пришлось, испытывая гнетущее унижение,
тайком провожать Софи к себе в 1043-й.