"Роберт Уоррен. Приди в зеленый дол" - читать интересную книгу автора

прикован к заостренным носам лакированных туфель, аккуратно погружавшихся в
грязь: левый, правый, левый, правый. Невозможно было оторвать от них глаз,
они шли все дальше и дальше по бесконечной дороге, которая, казалось, никуда
не вела. У него не хватило бы слов, чтобы описать свое странное ощущение,
будто всю жизнь, все двадцать четыре года, он идет по этой дороге.
В жизни он не видал такого места: здесь все, что случалось прежде,
словно исчезло, будто и не было его. Девчонки, виски, машины, драки,
наслаждение, которое он испытывал, стоя перед своим обнаженным до пояса
отражением в зеркале, причесываясь подолгу, пока волосы не заблестят как
шелк, - все блекло перед этой дорогой и этим дождем. Прошлого будто и не
было, оно исчезло. Просто ты глядишь вниз, дождь течет за шиворот, и
лакированные туфли хлюпают по жидкой грязи: левый, правый, левый, правый.
Вот он и не сводил глаз с острых носков своих туфель: один за другим
они погружались в красную глину, высвобождались из нее и снова погружались.
Поглощенный ритмом ходьбы, он уже не испытывал ни страха, ни злобы, ни
печали. Наоборот, чувствовал какую-то особенную силу и независимость. И
говорил себе: "Анджело Пассетто. Я. Иду по этой дороге".
Потом бог весть почему он вспомнил Сицилию, Савоку, дымную кухню их
ветхого дома на крутом берегу моря и увидел отца, скорчившегося от боли, с
застывшим серым лицом и стиснутыми зубами, услышал его тяжелое, натужное
дыхание.
Отец его умер одиннадцать лет назад. Он и думать забыл об отце. А вот
сам он, Анджело Пассетто, жив и находится в местности, которую тут называют
Теннесси, и шагает теперь по этой дороге, под дождем.


В кустах у ручья вдруг что-то зашуршало, и в то же мгновение,
стремительным прыжком описав в полете широкую дугу, над дорогой появилось
какое-то животное. Все это предстало перед ним, как на картине: справа, на
берегу ревущего ручья, - кусты, слева потемневший от дождя дом под двумя
громадными кедрами, а впереди, над дорогой, взметнулось что-то живое. При
всей стремительности своего полета оно легко и плавно парило в воздухе.
Анджело Пассетто сначала даже не понял, что это такое.
И вдруг вспомнил: Санта Клаус!
И уже ждал, что следом из-за кустов появится упряжка с санями, а в
них - красноносый ухмыляющийся толстяк в красной шубе. Как в Кливленде перед
рождеством, когда в сумерках на проспекте Евклида сияют витрины и музыка
гремит так, что уже не слышишь собственных мыслей, и толкотня, и давка, и
идет снег.
Но тут не было ни музыки, ни давки. Ни снега. Здесь, под низко нависшим
небом, было только это застывшее в прыжке существо. Выставив передние ноги
прежде чем коснуться земли, оно завершало дугу своего прыжка там, где лежали
остатки завалившейся изгороди. Но не успели изящные копытца достигнуть цели,
как вдруг в воздухе что-то прозвенело, и Анджело услышал глухой удар.
И увидел все еще дрожащее древко стрелы, глубоко вонзившейся животному
под лопатку.
Олень опять взметнулся, уронив голову набок, но теперь его передние
ноги неуклюже перебирали в воздухе, словно лезли по приставной лестнице в
небо, гладкие копытца никак не могли удержаться на ступеньках и все
соскальзывали, соскальзывали. Вдруг невидимая лестница подломилась. Олень