"Оливия Уэдсли. Честная игра " - читать интересную книгу автора

вызвать меня по телефону - от меня к вам всего двенадцать минут.
Он хотел бы быть более человечным, он сочувствовал Джервэзу, но голос
того, его лицо заставили его замолчать.
- Пока, спокойной ночи! - сказал он и пошел вниз.
Когда он завел мотор, сел в автомобиль и поехал к своему уютному
домику, к своим двум маленьким мальчикам и их очаровательной молодой матери,
то произнес вслух:
- Ох, уж эти пожилые мужья, которые жаждут иметь наследника!.. Почему,
черт возьми, они об этом раньше не заботятся?
"Хоккей на льду! - твердил про себя Джервэз. - Хоккей на льду!"
К нему подошел Сэмми.
- Слушайте, Джервэз, я страшно огорчен... - Джервэз повернулся к нему,
и столько ярости было в его голосе, что Сэмми отшатнулся.
- Почему, черт возьми, вы ее не остановили? - едва выговорил он,
задыхаясь. - Ведь ваша жена имела детей... У вас должно же было где-то в
голове сохраниться хоть немного здравого смысла...
- Все это произошло в мгновение ока, - виновато ответил бедный Сэмми.
Джервэз отвернулся и оставил его одного; он не мог стоять и наблюдать,
как мысль бродит в голове у Сэмми, пока тот найдет силы и умение облечь ее в
слова.
А ведь ему еще надо было обдумать все происшедшее и взглянуть правде
прямо в глаза раньше, чем он увидит Филиппу.
Он прошел в свою комнату, а оттуда по маленькой скрытой лестнице, через
потайной ход, - на верхнюю террасу замка.
Воздух резал, как острием ножа, небо блестело серебром, а камни звенели
при каждом его шаге.
Он подошел к балюстраде, прислонился к крайнему зубцу и крепко
ухватился за него, пока края его не врезались ему в руку.
Хоккей на льду!
Он потерял своего сына потому, что жене его захотелось играть в хоккей!
Он не замечал ни холода, ни резкого ветра, свистевшего сквозь
балюстраду террасы. Все, что он знал, все, что мог чувствовать, было
ощущение ужасной пустоты и пламенный, не уступавший этому ощущению в силе,
гнев.

ГЛАВА X

Нельзя отвечать за свою храбрость, не испытав никогда опасности.
Стендаль

В конце второго дня Филиппа захотела видеть Джервэза. Только что
закончился особенно сильный приступ болей, и ее лицо заострилось,
побледнело, а глаза казались огромными; единственно не потерявшими цвет были
ресницы и брови, и даже золото ее волос потускнело от страданий.
Джервэз пришел и нагнулся над ней, и Филиппа сказала:
- Я... я ужасно огорчена!
Он не мог говорить; он чувствовал одновременно и прежнюю горечь, и
что-то вроде горестной нежности... Она выглядела такой жалкой и больной.
- Бедная детка, - прошептал он, держа ее руку.
- Все уехали?