"Оливия Уэдсли. Честная игра " - читать интересную книгу авторавызвать меня по телефону - от меня к вам всего двенадцать минут.
Он хотел бы быть более человечным, он сочувствовал Джервэзу, но голос того, его лицо заставили его замолчать. - Пока, спокойной ночи! - сказал он и пошел вниз. Когда он завел мотор, сел в автомобиль и поехал к своему уютному домику, к своим двум маленьким мальчикам и их очаровательной молодой матери, то произнес вслух: - Ох, уж эти пожилые мужья, которые жаждут иметь наследника!.. Почему, черт возьми, они об этом раньше не заботятся? "Хоккей на льду! - твердил про себя Джервэз. - Хоккей на льду!" К нему подошел Сэмми. - Слушайте, Джервэз, я страшно огорчен... - Джервэз повернулся к нему, и столько ярости было в его голосе, что Сэмми отшатнулся. - Почему, черт возьми, вы ее не остановили? - едва выговорил он, задыхаясь. - Ведь ваша жена имела детей... У вас должно же было где-то в голове сохраниться хоть немного здравого смысла... - Все это произошло в мгновение ока, - виновато ответил бедный Сэмми. Джервэз отвернулся и оставил его одного; он не мог стоять и наблюдать, как мысль бродит в голове у Сэмми, пока тот найдет силы и умение облечь ее в слова. А ведь ему еще надо было обдумать все происшедшее и взглянуть правде прямо в глаза раньше, чем он увидит Филиппу. Он прошел в свою комнату, а оттуда по маленькой скрытой лестнице, через потайной ход, - на верхнюю террасу замка. Воздух резал, как острием ножа, небо блестело серебром, а камни звенели Он подошел к балюстраде, прислонился к крайнему зубцу и крепко ухватился за него, пока края его не врезались ему в руку. Хоккей на льду! Он потерял своего сына потому, что жене его захотелось играть в хоккей! Он не замечал ни холода, ни резкого ветра, свистевшего сквозь балюстраду террасы. Все, что он знал, все, что мог чувствовать, было ощущение ужасной пустоты и пламенный, не уступавший этому ощущению в силе, гнев. ГЛАВА X Нельзя отвечать за свою храбрость, не испытав никогда опасности. Стендаль В конце второго дня Филиппа захотела видеть Джервэза. Только что закончился особенно сильный приступ болей, и ее лицо заострилось, побледнело, а глаза казались огромными; единственно не потерявшими цвет были ресницы и брови, и даже золото ее волос потускнело от страданий. Джервэз пришел и нагнулся над ней, и Филиппа сказала: - Я... я ужасно огорчена! Он не мог говорить; он чувствовал одновременно и прежнюю горечь, и что-то вроде горестной нежности... Она выглядела такой жалкой и больной. - Бедная детка, - прошептал он, держа ее руку. - Все уехали? |
|
|